«Педагогический институт встретил новоиспеченных студентов, как и полагается, осенью. С деревьев уже сыпался желтый лист, а на колхозных полях дожидался своего часа картофель, который нам и предстояло убрать вместо того, чтобы сразу же погрузиться в мир неправильных глаголов и согласований времен. Подруга моя, впрочем, не слишком расстраивалась, ведь она не собиралась изучать иностранные языки, а готовилась стать учителем физкультуры. Насколько я знаю, школа ей снилась только в кошмарных снах, и учить детишек прыгать через козла она не собиралась в принципе.
– Хоть меня озолоти! – говорила она. – На черта мне сдалась эта школа? Зачем я тогда поступила? А куда еще может пойти девочка из неблагополучной семьи, в чьем аттестате – единственная пятерка по физкультуре?
Я ее понимала и не осуждала. Ведь, если разобраться, мне и самой не хотелось, стоя в проходе между школьными партами, повторять:
– This is a table! А теперь хором…
Я грезила о дальних странах и чужих морях. Но круглой отличнице, выросшей в „хрущевке“, глупо было рассчитывать на престижный институт, тем более что мои родители, скопившие деньги только на импортный столовый сервиз, повторяли:
– Это хорошая работа, дочка. Ты выучишь язык, а там, глядишь…
Но я глядела в другую сторону, надеясь, что мои мечты когда-нибудь сбудутся. А пока пединститут давал хоть какой-то шанс, и я уцепилась за него обеими руками.
У нас на курсе было всего два мальчика, странных до невозможности, с писклявыми голосами и чрезмерной манерностью. Тогда я не понимала, что к чему, впрочем, на такие темы говорить свободно было не принято. Другое дело, спортивный факультет, где мужской контингент преобладал. Подруга сразу оказалась в окружении рослых, прекрасно сложенных парней, настоящих спортсменов, которых педагогическое образование привлекало лишь возможностью получения диплома.
– Ты не представляешь, – говорила она. – Наконец-то я нахожусь в своем месте. У этих парней все в норме. И в мозгах, и в штанах!
– Ты хочешь сказать, что у тебя уже что-то было? – мямлила я, немея от ужаса.
– Вот именно, детка, – беспечно говорила она. – В жизни надо все попробовать, иначе, когда придет настоящая любовь, ты можешь оказаться к ней не готова.
– Но как же чувства? – говорила я. – Ведь для того, чтобы заниматься, ну… этим, должны быть чувства?
Подруга на секунду задумалась.
– Чувства, говоришь? Ну как же, были чувства. Он сложен, как Аполлон, так что устоять было невозможно.
Я была в шоке. Мои родители всегда говорили мне, что беспорядочные связи ведут к болезням и истощению организма. Наблюдая за подругой, я пыталась определить, когда в ее внешности начнутся необратимые изменения. Но та была весела и даже похорошела. Цвет лица изменился в лучшую сторону, так что со стороны ее кожа казалась покрытой тонким слоем меда. Угловатые движения исчезли, и походка стала напоминать плавную поступь кошки.
Это была сумасшедшая осень. Днем – нудная работа на поле, а вечером – костер и песни под гитару. Ребята не обращали внимания на отсутствие элементарных удобств. Они жили в спортивном зале деревенской школы, ходили в баню только раз в неделю, ели ту же самую картошку, разбавленную скудной порцией тушенки из банок. В лагере царила любовь, даже атмосфера в спортивном зале, где стояли двухъярусные кровати, казалась наэлектризованной до предела. Каждую ночь несколько коек оказывались пустыми.
Мне, обычной домашней девочке, выросшей на сказках про принцев и принцесс, такое положение вещей казалось ненормальным. Разговоры в темноте „про это“ сводили с ума, и мне хотелось, спрятав голову под подушку, визжать без передышки, только бы не слышать, о чем говорят будущие педагоги.
– Ой, девочки, как вы думаете, я не залечу? – спрашивал голос с верхней полки, принадлежащий симпатичной рыжей девчонке, с ногами длинными, как ходули.
– Это зависит от того, насколько ты была осторожна, – авторитетно заявлял голос с нижней кровати. – Есть масса способов предотвратить это. Например, берешь лимон и…
– Дурья твоя башка, – раздавался комментарий откуда-то со стороны. – Где ж она возьмет лимон в колхозе?