Киммерийская крепость

22
18
20
22
24
26
28
30

– Ничего не хотите мне важного рассказать? А, Гур? Или вы, Николай Петрович?

– Вы спрашивайте, Александр Александрович, – улыбнулся Мишима. – Мы ответим, если сможем. Тайн у нас нет.

– Вы думаете, я знаю, что спрашивать? Я ведь не показания ваши снимать пришёл. Я рапорт нашего сотрудника прочёл и понял, что мне с вами требуется если не подружиться, то взаимопонимание наладить. Чем теснее, тем лучше. Вы ведь бойцы, я тоже. Но я ещё и сыскарь, и неплохой, кстати. Так что я вполне представляю себе, что с вами, по крайней мере с обоими сразу, мне не справиться. Поэтому лучше нам вместе держаться. Что скажете?

Ну, нахал, усмехнулся про себя Гурьев. С кем это ты справляться собрался? С Нисиро-о-сэнсэем? Наглец, да и только.

Но Мишима, кажется, вовсе не счёл Городецкого бахвалом:

– Мне не очень нравится слово «боец». У него коммерческий привкус.

– Простите, – Городецкий вздохнул. – Помогите мне, пожалуйста. А я помогу вам.

– Почему вас так интересует мамино дело? – наконец подал голос Гурьев. – Что в нём такого особенного?

– Тебе обязательно требуется обстоятельный ответ? Или всё-таки обойдёмся без прощупывания?

– Не обойдёмся, – Мишима сделал Гурьеву невидимый для Городецкого знак помолчать. – А вы в милиции давно работаете, Александр Александрович?

– С двадцать первого, – Городецкий чуть придвинулся, облокотившись на стол одной рукой, другой взялся за ручку подстаканника, но пить почему-то не стал. – Смешная история приключилась. Ехал с барышней на извозчике, а грабителям срочно потребовался транспорт. Будь я один, может, и уступил бы. Но, поскольку я был с дамой, никаких особенных вариантов не просматривалось. Пришлось немножко подраться. Ну, а там и мои будущие коллеги подоспели.

– Действительно, очень смешная история, – не стал возражать Мишима. – Гур?

– Давно так не веселился, – Гурьев поднял стакан с чаем и посмотрел через него на Городецкого. – Вы извините, Александр Александрович. Я… То есть мы, конечно, – мы не очень понимаем, к чему весь этот спектакль. Вы надеетесь получить от нас какие-то сведения, могущие пролить свет на обстоятельства дела? Полагаю, вы ошибаетесь.

– Я не верю в случайности. Случайностей вообще не бывает. Только карма, – Городецкий сделал паузу, ожидая реакции на употреблённое слово, мало кому известное в СССР, и, не дождавшись, повернул голову в сторону Гурьева: – В происшедшем с твоей матерью, Гур, случайностей тоже нет.

– Вряд ли нам известно больше, чем вам.

– Вы знаете больше, – тихо произнёс Городецкий. – Я тоже обязан это знать. Я привык делать свою работу на «отлично». Я профессионал. А это не привычное ограбление из-за десятки в сумочке. Если вы скажете мне, что пропало, мы сможем размотать клубок.

– Вы не боитесь?

– Чего?!

– Не знаю, – Мишима улыбнулся. – Чего-то ведь вы наверняка боитесь. Например, того, куда нас может привести клубок, когда размотается.

– Нет. Этого я не боюсь. Не боюсь, хотя опасаюсь. У меня есть веские причины для опасений. Но боюсь я другого. Я боюсь, что вы мне не верите. Я понимаю, почему. Но вы ошибаетесь. Причём оба. Ну, Гур… Ладно. Но Вы, Николай Петрович? Вы же должны видеть – я не играю.