Благородный Дом. Роман о Гонконге. Книга 2. Рискованная игра

22
18
20
22
24
26
28
30

Ты очарован, дружище.

Да. И это чудесно».

Он закрыл глаза и, задремав, уснул.

Орланда, проснувшись, тоже старалась не шевелиться, не желая будить его. Хотелось продлить наслаждение, его и свое. И нужно было время, чтобы подумать. Иногда так бывало в объятиях Горнта, но она понимала, что это не одно и то же и не будет никогда. Квиллана она всегда боялась, всегда была начеку, изо всех сил стараясь угодить, вспоминая, не забыла ли чего.

«Нет, – восторженно думала она, – сейчас было лучше, чем когда-либо с Квилланом, о, насколько это было лучше! Линк такой чистый, и от него не пахнет табаком. Чистый и чудесный. И я обещаю, клянусь Мадонной, что стану ему идеальной женой, самой лучшей из всех. Я буду использовать все: разум, руки, губы и тело, чтобы угодить ему, удовлетворить все его желания, и сделаю все, в чем он будет нуждаться. Все. Все, чему научил меня Квиллан, я буду делать для Линка. Даже то, что не очень нравится. Для Линка я буду делать это с удовольствием. Когда он подучится, мое тело и душа станут источником наслаждения, его и моего».

Она улыбнулась про себя, свернувшись в его объятиях.

«Приемы Линка, конечно, не идут ни в какое сравнение с тем, что умеет Квиллан, но недостаток мастерства с лихвой восполняет его сила и энергия. И нежность. Для меня его руки и губы просто волшебные. Никогда, никогда, никогда раньше такого не было».

«Заниматься любовью, Орланда, – это лишь полдела, – говаривал Горнт. – Ты можешь творить чудеса. В твоей власти наполнить мужчину неутолимым желанием, и тогда через тебя он поймет, что такое жизнь».

«Но чтобы достичь наивысшего наслаждения, нужно стремиться к нему и много работать.

О, я буду стремиться к нему для Линка. Клянусь Мадонной, я положу все: и разум, и сердце, и душу. Его гнев я обращу в покой. Разве мне не удавалось тысячу раз усмирять гнев Квиллана своей нежностью? Разве это не чудо – обладать такой властью, и о, это было так просто, когда я научилась, так удивительно просто, и замечательно, и приносило такое удовлетворение.

Я прочитаю все, что об этом написано, и всему научусь, и не стану разговаривать после „тучек и дождя“, а буду лишь ласкать – не для того, чтобы возбудить, а только для наслаждения, и никогда не попрошу: „Скажи, что любишь меня!“, а сама скажу: „Линк, я люблю тебя“. И задолго до того, как моя кожа утратит свежесть, у меня родятся сыновья, которыми он будет восторгаться, и дочери, которым он будет умиляться. А потом, задолго до того, как я уже не буду возбуждать в нем желание, я очень тщательно подберу ему другую женщину для наслаждения, недалекую, но с красивой грудью и тугим задом, и стану должным образом выказывать свою радость и кротость, и буду сочувствовать, если у него не получится, потому что он уже состарится и его мужская сила начнет иссякать, и контроль за деньгами будет в моих руках, и я стану нужна ему, как никогда. А когда надоест первая, я найду другую, и мы – ян и инь – проживем так наши жизни до самого конца, и инь всегда будет верховодить над ян!

Да. Я буду тайтай.

И однажды он предложит съездить в Португалию к моей дочери, и в первый раз я откажусь, и во второй, и в третий, а потом мы поедем – если у меня на руках будет наш сын. И тогда он увидит ее и полюбит ее тоже, и эта боль больше не будет мучить меня».

Орланда вздохнула. Ощущение было чудесное, тело словно невесомое, и он уютно уткнулся головой ей в грудь.

«Насколько восхитительнее заниматься любовью, никак не предохраняясь, – думала она. – Просто восторг. Какое это чудесное ощущение – чувствовать, как в тебе поднимается волна, знать, что ты молода, и можешь рожать, и готова отдать себя всецело, осознанно, молясь о ниспослании новой жизни, в которой его жизнь и твоя соединятся навеки. О да.

Да, но мудро ли ты поступила? А? Если он, скажем, оставит тебя? Единственный другой раз, когда ты сознательно дала себе свободу, был тот месяц с Квилланом. Но тогда на то было разрешение. Сейчас у тебя разрешения не было.

Что, если Линк оставит тебя? Может, он придет в ярость и велит избавиться от ребенка!

Он не велит, – сказала она себе в полной уверенности. – Линк не Квиллан. Беспокоиться не о чем. Не о чем. Мадонна, прошу, помоги! Помогите мне, все боги! Пусть взрастет семя его, о, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, молю вас всем сердцем!»

Бартлетт заворочался и проснулся.

– Орланда?