Гайдзин

Филип Тайрер своим самым красивым почерком заканчивал переписывать черновой вариант ответа сэра Уильяма родзю. В отличие от всех предыдущих посланий сэр Уильям на этот раз посылал оригинал на английском языке с копией на голландском, которую должен был подготовить Иоганн:

– Все, Иоганн, готово. – Он закончил написание буквы «Б» в словах «Сэр Уильям Айлсбери, К. О. Б.»[22] затейливым росчерком.

– Scheiss in mein Hut! – Лицо Иоганна расплылось в улыбке. – В жизни не видел такого почерка. Неудивительно, что сэр Уильям хочет, чтобы вы переписывали все его донесения в Лондон.

– Сигата га най! – механически произнес Тайрер. – Это не важно.

– А вы действительно работаете над ним, над японским-то, а?

– Да, работаю, и между нами, только ради бога не говорите Вилли, мне это ужасно нравится. Что вы думаете о его замысле?

Иоганн вздохнул:

– С этими джапо думать без толку. Ежели хотите знать мое мнение, так у него, по-моему, от всех этих японских околичностей в голове повреждение сделалось.

Послание гласило:

Его превосходительству Нори Андзё, главе родзю. Я получил Ваше послание от вчерашнего дня и довожу до Вашего сведения, что оно отвергается полностью. Если Вы не выплатите оговоренную часть компенсации за убийство двоих британских солдат в срок, означенная сумма будет учетверяться за каждый просроченный день.

Я с сожалением узнаю, что Вы совершенно определенно не являетесь хозяевами собственного времени. Я немедленно исправлю для Вас эту ситуацию. Через двенадцать дней, считая от сегодняшнего, я отправлюсь в Киото на флагмане в сопровождении всей эскадры, которая встанет на якорь в Осаке. Затем с эскортом кавалерии и обязательными шестидесятифунтовыми пушками нашей королевской артиллерии для произведения королевских салютов я и все остальные посланники незамедлительно проследуем в Киото, дабы заступиться за Вас перед его юным величеством, сёгуном Нобусадой лично или, если его не окажется на месте, перед его императорским высочеством императором Комэем лично, с обещанием воздать полные королевские почести салютом в двадцать один залп. Пожалуйста, поставьте их в известность о нашем скором прибытии, (подписано) ее королевского величества министр и посол сэр Уильям Айлсбери, К. О. Б…

– Император? Какой император? – с отвращением произнес Иоганн. – У них только и есть что этот мидако ли, микадо, как-то так его зовут, и он всего лишь вроде мелкого папы без всякой реальной власти, не как, скажем, Пий Девятый, который во все сует свой нос, закрывает глаза на всякие безобразия, играет в политику и, как и все Gottverdampt католики, хочет, чтобы мы опять жарились на кострах!

Хирага открыл дверь:

– Хай, Тайра-сан?

– Икимасо, Накама-сэнсэй, старина, хай? Давайте пойдем, хорошо? – спросил Тайрер, радостно улыбаясь и все еще удивляясь перемене, произошедшей с японцем.

Когда Хирага появился сегодня утром на рассвете, исчезли грязь и лохмотья и, самое удивительное, самурайская прическа – его короткие волосы теперь были похожи на волосы почти любого крестьянина или торговца. В своем аккуратном, накрахмаленном, но самом обычном кимоно, новой шляпе от солнца, висевшей на завязках за спиной, в новых таби и сандалиях он был похож на сына преуспевающего купца.

– Бог мой, Накама, вы выглядите потрясающе! – вырвалось у Тайрера. – Эта прическа идет вам.

– Ах, Тайра-сан, – нерешительно заговорил Хирага с притворной кротостью, следуя плану, который наметили они с Ори. – Я думай, вы сто мне говорить, помогать мне бросить самурай, перестать быть самурай. Скоро идти назад Тёсю, стану крестьянин, как дед, и’ри пиво варить, и’ри саке.

– Перестать быть самураем? Это возможно?

– Хай. Возмозный. Паза’рста, нет хочу бо’рса говорить, да?