Гайдзин

– Вы говорили, что готовите налет?

– Да. Мы намереваемся сжечь британскую миссию в Эдо.

– Хорошо. Пусть это произойдет поскорее.

– Это будет скоро. Сонно-дзёи!

В Иокогаме сэр Уильям сердито произнес:

– Скажите им снова, в последний раз, клянусь Богом, правительство ее величества требует немедленных репараций в размере ста тысяч фунтов стерлингов золотом за попустительство этому неспровоцированному нападению и убийству английского подданного – убийство англичан киндзиру, клянусь Богом! Мы также требуем выдачи нам этих убийц из Сацумы в течение трех дней, в противном случае мы примем надлежащие меры!

Он находился по другую сторону залива в небольшой душной комнате для аудиенций британской миссии. По обе стороны от него расположились прусский, французский и русский посланники, оба адмирала, британский и французский, и генерал – все в равной степени раздраженные и негодующие.

Напротив них с торжественным видом восседали на стульях два местных представителя бакуфу, начальник самурайской стражи Поселения и губернатор Канагавы, в чьей юрисдикции находилась и Иокогама. Они были одеты в широкие штаны, кимоно и поверх них мантии с широкими, похожими на крылья плечами; мантии были перехвачены в талии поясами, за которые у каждого были заткнуты два меча. С первого взгляда было ясно, что все они чувствовали себя неловко и внутренне кипели от возмущения. На рассвете вооруженные солдаты с беспрецедентной злобой забарабанили прикладами в двери таможен Иокогамы и Канагавы, вызывая высших чиновников и губернатора в миссию для безотлагательной беседы, назначенной на полдень, – спешка также до сих пор невиданная.

Между двумя сторонами сидели переводчики: японец – на коленях, а швейцарец Иоганн Фаврод – скрестив ноги под собой. Их общим языком был голландский.

Встреча длилась уже два часа – английский переводился на голландский, голландский – на японский, тот – опять на голландский, потом на английский. Все вопросы сэра Уильяма понимались неправильно, оставались без прямого ответа или требовали многократного повторения; дюжиной различных способов «испрашивалась» отсрочка для того, чтобы «посоветоваться с вышестоящими властями о проведении рассмотрения и расследования», и «О да, в Японии рассмотрение весьма отличается от расследования. Его превосходительство губернатор Канагавы объясняет в деталях, что…», и «О, его превосходительство губернатор Канагавы желает подробно объяснить, что его юрисдикция не распространяется на Сацуму, которая является отдельным княжеством…», и «О, но насколько известно его превосходительству губернатору Канагавы, обвиняемые с угрозами выхватили пистолеты и признаны виновными в несоблюдении древних японских традиций…», и «Сколько, вы говорили, иностранцев находились в этой группе и должны были пасть на колени?.. но наши обычаи…».

Скучные, долгие, запутанные лекции на японском, которые произносил губернатор, прилежно переводившиеся на отнюдь не беглый голландский, а потом переводившиеся еще раз на английский.

– И не церемоньтесь с ними, Иоганн. Все, как я сказал, слово в слово.

– Я так и переводил, сэр Уильям. Каждый раз. Но я уверен, что этот кретин переводит неточно – и то, что говорите вы, и то, что говорят джапы.

– Ради бога, мы все это знаем. Разве когда-нибудь было по-другому? Прошу вас, заканчивайте с этим.

Иоганн с предельной точностью перевел его слова. Японский переводчик вспыхнул, попросил объяснить ему значение слова «немедленный», затем осторожно, в приличествующих выражениях, выдал вежливый, приблизительный перевод, который, по его мнению, мог бы быть приемлем. Даже в этом случае губернатор с шумом втянул в себя воздух от такой неслыханной грубости. Молчание сгустилось. Его пальцы долго без остановки выбивали нервную дробь на рукоятке меча, потом он отрывисто произнес три или четыре слова. Их перевод оказался гораздо длиннее.

– Если отбросить все merde, – бодро объявил Иоганн, – губернатор говорит, что передаст вашу «просьбу» соответствующим инстанциям в соответствующее время.

Сэр Уильям заметно покраснел, адмирал и генерал покраснели еще больше.

– «Просьба», вон как? Скажи этому сукину сыну следующее: это не просьба, это требование! И еще добавь: мы требуем немедленной аудиенции у сёгуна в Эдо через три дня! Три дня, клянусь Господом! И я, черт побери, прибуду туда на боевом корабле!

– Браво, – пробормотал едва слышно граф Сергеев.

Иоганн, не менее других уставший от этой бесконечной игры, придал словам английского посланника утонченную прямолинейность. Японский переводчик разинул рот и без всякой паузы разразился потоком желчного голландского, на который Иоганн с любезной улыбкой ответил двумя словами, мгновенно вызвавшими потрясенное и почти осязаемое молчание.