Чувствуя себя слабым, Наполеон призвал аббата Виньяли, присланного на остров Святой Елены кардиналом Фешем, дальним родственником Бонапарта. Говорят, впрочем, что Феш был родным дядей Наполеона.
У Виньяли он исповедался и причастился. После причастия он сказал генералу де-Монтолон:
— Я счастлив, что исполнил свой долг. Желаю и вам, генерал, когда придет ваш смертный час, чтобы и вам далось это счастье. Я хочу восхвалить имя Господа. Прикажите, чтобы в соседней комнате поставили алтарь, на котором поместятся Святые Дары. Я сомневаюсь в том, чтобы Господу Богу угодно было снова вернуть мне здоровье, но я хочу молить Его об этом.
Потом он добавил:
— Однако почему же я должен взваливать на вас ответственность за это? Пожалуй, станут говорить, что это вы заставили меня, вашего начальника, подчиняться вашей воле в этом отношении. Нет, не нужно! Я сам распоряжусь…
Некоторое время спустя он написал свое знаменитое духовное завещание, текст которого начинается заявлением:
«Я умираю в лоне католической церкви, вселенской и апостольской, в лоне религии, в которой я был рожден и оставался больше пятидесяти лет.
Я завещаю, чтобы мой прах нашел себе место упокоения на берегах Сены, чтобы он лежал в земле французов, того народа, который я так любил…»
В разговоре, записанном тем же генералом Монтолоном, Наполеон высказал своеобразную радость:
— Моя смерть, — сказал он, — избавит всех вас, мои верные слуги, от дальнейших бедствий. Вы вернетесь в Европу, к своим родным. Я же отправлюсь туда, где я увижу моих храбрых солдат, погибших в боях. Да, да! Там выйдут мне навстречу тени Клебера, Десэ, Бессье, Дюрока, Нея, Мюрата, Массэны, Бертье… Там, в Стране Теней, я буду разговаривать о войнах с героями былых времен, со Сципионом, Цезарем, Ганнибалом, с Фридрихом Великим…
В один из последних дней апреля 1821 года по острову Эльба распространился слух, что Наполеон умирает. Толпы любопытных издали глядели на Лонгвуд. Где только было возможно, люди глядели в бинокли и зрительные трубы. Я был в числе этих любопытных, и мне в зрительную трубу удалось найти то окно, у которого всегда сидел, читая, Наполеон. И я увидел его…
Больной сидел, действительно, у окна, в глубоком кресле. Он читал какую-то книгу, — по словам Монтолона — Библию. Изредка отрывался от чтения, откидывался, взглядывал в окно, потом снова погружался в чтение.
На другой день происходило то же самое. Потом мы наблюдали его и видели уже не сидящим, а лежащим на походной кровати, на той кровати, на которой он спал в ночь перед Аустерлицем.
Первого мая 1821 года Наполеон хотел встать с кровати, — так говорит в своих записках генерал Монтолон, — но с ним сделался обморок. Очнувшись от этого обморока, он сказал:
— Мне осталось жить всего четыре дня.
Пятого мая над островом Святой Елены разразился ураган, который произвел опустошения в посадках, сделанных Наполеоном вокруг Лонгвуда. В самый разгар урагана к Наполеону приблизилась страшная гостья — смерть.
Он заметался на своем смертном ложе и в полубреду произнес несколько слов:
— Мое дитя… Франция… Моя армия…
Это были его последние слова: он испустил дух.
Узнав о смерти Наполеона, 54 полк чуть не взбунтовался: солдаты хотели видеть прах героя и отдать ему последние почести. Стража, стоявшая пикетами вокруг Лонгвуда, не могла выдержать натиска солдат, — своих же товарищей, — и весь полк продефилировал перед Лонгвудом, отдавая честь праху почившего императора.
ebooksa