– К нам на работу? А кем? Я понимаю это как шутку. Куда прикажите мне вас пристроить? Опять в третий цех слесарем? Павел Сергеевич, мне приятно ваше стремление приблизиться к физическому труду, но… если бы я это сделала, меня бы директор завода тут же уволил. В слесари я вас взять не могу, вы уже утратили присвоенную вам ранее квалификацию… Разве что взять вас в ученики слесаря…? Так и этого я не могу сделать по вашему возрасту.
С уст ее улыбка сошла. Она покачала головой, твердо встретила мой взгляд и сказала, как приговорила:
– Мне бы очень хотелось оставить при заводе ваш интеллект, ваш опыт работы, но не в рабочей профессии. Я посовещаюсь с руководством, и, может быть, мы найдем вам место в административном аппарате.
Она опять улыбнулась своей отработанной прекрасной улыбкой и сказала, что через день-два позвонит. Она, конечно, не позвонила.
А что дальше, куда идти? Пошел в ЖЭК. Разговор был примерно таким же. Начальница воскликнула:
– Ну куда мне вас, дипломата, разве что в дворники, поскольку никакой годной специальности у вас нет. В дворники…? – Она задумалась. – Дипломата в дворники? Ни за что! Меня за это дело первая же проверка выгонит с работы. Вы уж простите, но получается, что и в дворники вас нельзя.
Может быть я невезучий, но я не знал, что еще можно сделать? Тем более, что при увольнении меня с последнего места работы ухитрились исключить и из партии. Я припомнил это к тому, что можно было бы искать помощи в райкоме партии, но теперь и это было исключено. И в профсоюзе я, получается, не состою.
Я поплелся домой. По пути нашарил в кармане пять рублей. Купил бутылку «Столичной» и кружок ливерной колбасы. Дома меня встретили полные гнева и печали глаза жены. Она собиралась на смену: работала в поликлинике старшей медсестрой. На должность врача ее не взяли из-за потери квалификации, поскольку она не работала по специальности (психотерапевт) более десяти лет. По моему кислому виду она поняла, что наша спартанская жизнь продолжается. Дело осложнялось, и сильно, тем, что мать ее положили в Киевскую больницу с единственной целью отправить на вечный покой. Настя всей душой стремилась в Киев. Она любила свою мать и хотела последние дни ее провести с ней. И у Насти, кстати, родился план. Поскольку у меня в Москве ничего с работой не получается, а мать в Киеве лежи в больнице и умирает, оставляя дочери квартиру, то не следует ли нам плюнуть на Москву, продать кооперативную квартиру и переехать в Киев? Там мы, по мнению Насти, могли бы начать новую жизнь с нуля, авось получится. Любим мы русские этот «авось», а как без него жить– то, на авось все и надеются.
Настя перед уходом стояла у зеркала, наводя на свое задумчивое красивое лицо марафет. Я, как всегда, с удовольствием смотрел на нее, любовался, а потом, так это тихо, но выразительно, позвал:
– Стася..!
Она вздрогнула, как от удара кнутом, резко повернулась.
– Как ты меня назвал?
– Стася, так, наверное, от Анастасии можно сделать?
Она смотрела на меня сощурив глаза, и закусив нижнюю губу. Смотрела долго, потом спросила:
– Ты почему меня так назвал? В юности меня так и называли…
Я молчал, склонив вниз голову, не в силах смотреть ей в глаза, пожал плечами и сказал:
– Знаешь, мне почему-то захотелось тебя так назвать.
Но она вдруг закричала.
– Ты…, ты не можешь так меня называть…! Это не твое имя… Это имя моей счастливой юности!
Я поднял голову и увидел, что ее горящие глаза полны ненависти. Она стояла, прищурившись, с кривым от гнева и злости лицом, пальцы ее рук сжимались в кулаки. С мыслью: «Неужели я всю жизнь любил эту женщину или все-таки я любил свою юношескую мечту» – моя голова вновь поникла. Настя во всю мощь своего голоса закричала.
ebooksa