Вызов небесам

- Поехали… А ну хорошенько их, болезных! — ответил тот.

Свистнула розга, мальчишеская попка дернулась, и на ней вспухла красная полоса. Несколькими секундами позже такая же полоса пересекла правую ягодицу девчонки. Пахомыч сек профессионально, с оттягом, не делая больших пауз между ударами. Его напарник, напротив, хлестал свою жертву много реже, поскольку ей должно было достаться вчетверо меньше ударов, а регламент требовал, чтобы порка совместно наказываемых грешников заканчивалась, по возможности, одновременно. Поскольку тела обеих жертв висели под самым потолком, класть розги на них можно было только вдоль ягодиц или, в крайнем случае, наискосок, зато можно было успешно достать розгой и нежные места между ягодиц, и внутренние поверхности бедер, удары по которым наиболее болезненны. Чтобы ненароком не зацепить при этом мальчишеские гениталии, их упрятывали в специальный защитный резиновый мешочек, который к тому же гарантировал, что жертва не обмочится во время экзекуции. Пахомыч, меняя розгу после каждых десяти ударов, старательно обрабатывал ею ягодицы и бедра мальчугана, не забывая попадать иногда кончиком розги и между ног. Когда назначенные восемьдесят ударов были отсчитаны, наказанные части тела паренька были покрыты густой сеткой тонких рубцов, и с них стекала кровь. Попка девчушки пострадала меньше, но и она была испещрена вспухшими рубцами.

- Ну как там твой, не сомлел? — крикнул напарнику Михалыч. — Надо же, стойкий парень! А вот моя под конец таки обоссалась!

- Крови нет? Тогда оботри ее влажной тряпицей, и дело с концом, — ответил ему Пахомыч. А вот моему еще придется всю задницу перекисью водорода обработать!

Пока отец Павел молчал, чего-то ожидая, Витя с нарастающим удивлением ощущал странные манипуляции, которые кто-то проделывал с ним там, внизу. Затем священник сказал фразу о божьем суде, и чуть погодя правую ягодицу Вити внезапно охватила резкая боль, словно к коже приложили раскаленный прут. Мальчик громко вскрикнул. Тут же справа от него завизжала Леночка. Вите вдруг стало стыдно перед мамой, перед сестренкой, даже перед этим священником, что он вот так вроде бы беспричинно разорался в их присутствии, ведь никто же из них не видит, что с ним там делают. Мальчик поклялся себе больше не кричать, но новая вспышка боли не дала ему выполнить это обещание. Удары становились все больнее, особенно мучительными были те, которые попадали по внутренней части бедер, Витю при этом всякий раз словно обдавали струями крутого кипятка, он мучительно корчился, гримасничал, исходил криком, кажется, выкрикивал даже какие-то слова, просил простить его, умолял прекратить ЭТО. Все было бесполезно, боль нарастала, Витя уже не различал отдельных ударов, ему стало казаться, что этот ужас никогда не кончится…

Но все имеет свой конец. Новые вспышки боли перестали поступать, мальчик чуть пришел в себя, ощутил, как жутко саднит задница, как по ногам стекают какие-то теплые струйки. Потом с ним внизу опять что-то проделывали, попку стало очень сильно щипать, но эту боль уже можно было терпеть без крика. Рядом продолжала рыдать сестренка. Наконец, мальчик почувствовал, как на него натягивают трусы, а затем и брюки. Только тогда отец Павел разрешил освободить детей, и его помощники вытянули Витю с Леной из отверстий в полу, как морковки из грядки. Напутствие священника прошло мимо сознания Вити, все его мысли занимала сейчас боль в заду. Идти было мучительно больно, соприкосновение ткани трусиков с иссеченной кожей казалось невыносимым, но надо было побыстрей убраться из этого страшного места. Леночка откровенно потирала попку и не переставала всхлипывать. Любовь Андреевна с тревогой смотрела на них, не понимая пока, что такое сотворили здесь с ее детьми, но выяснять отношений не стала и поспешила увести их из здания воспитательного центра.

Только дома, когда детей, наконец, раздели, старшим Николаевым открылась вся неприглядная картина. На ягодицах и бедрах сына буквально не осталось живого места, трусы его были перепачканы кровью, поскольку в процессе ходьбы подсохшие было ранки снова открылись. Попка дочери выглядела ненамного лучше. Конечно, после всего этого у Олега и Любови не осталось ни малейшего желания жить в этой общине, где так обходятся с детьми, несмотря на хорошую работу и надежные перспективы обзавестись вскоре собственным домом. Николаевы даже похвалили себя, что оставили большую часть своего багажа в Екатеринбурге, теперь можно было легко убраться из Преображенска при первой возможности, вот пусть только подзаживут рубцы на детских задах.

Глава 8. Город свободных людей

С выездом из Перми пришлось задержаться до 18 августа. Только тогда сплотившаяся за эти дни команда антропоцентристов и их божественных детей общим числом в 17 человек погрузилась в поезд, идущий до Екатеринбурга. Там следовало пересесть в другой поезд, идущий на Алапаевск, но взрослые посчитали, что не стоит заявляться в Кедринск на ночь глядя, и решили переночевать в областном центре. Василий Кириллов, взявший на себя подготовку переезда, позвонил в Кедринск местному антропоцентристу Константину Безлепкину, который согласился принять в своем доме всю компанию, и договорился о встрече. Тот сказал, что сам прийти встречать не сможет, поскольку занят на службе, но обязательно пошлет кого-нибудь из домашних. На том и договорились.

Из гостиницы пришлось выходить рано утром, чтобы поспеть на раннюю электричку. Благополучно добравшись на ней до станции Арамашево, наша компания наняла там частный автобус, чтобы можно было загрузиться туда со всеми вещами. До Кедринска доехали с ветерком. Центральная площадь городка, где по договоренности их должны были встречать Безлепкины, казалась почти пустынной. Оглядев ее и не узрев поблизости ни одного человека, кого можно было бы принять за встречающего, Кириллов выбрался из автобуса и двинулся в направлении здания мэрии, рассчитывая выяснить там, где проживают Безлепкины. Дети, которым уже надоело сидеть в автобусе, поспешили выйти всей компанией вслед за ним, чтобы оглядеться на новом месте, а если повезет, то и разузнать что-нибудь у местных жителей. Последних, правда, поблизости не наблюдалось, по крайней мере взрослых, вот только чуть в стороне подпирал спиной забор палисадника и задумчиво жевал травинку… абсолютно голый мальчик их возраста!

Юные кесаревцы дружно воззрились на это явление, девчонки покраснели, Дэви даже прикрыла лицо краем своего платка. Увидев, что за ним наблюдают, юный абориген выплюнул травинку и раскованной походкой двинулся прямо к приезжим, ничуть не стесняясь даже того, что на него смотрят девочки. Из всех примет цивилизации на мальчике были только браслет с часиками и какой-то пластинкой на левой руке и пляжные резиновые шлепанцы на ногах.

- Вы не из Перми будете? Да? Так это я, наверное, вас должен был встретить! Здравствуйте! Я Гриша Безлепкин.

- А раньше ты не мог подойти? — возмутилась Надя. — Мой папа уже в мэрию пошел узнавать, где вы живете!

- А чего он ко мне тогда не подошел? Я же тут рядом стоял!

- Да вид у тебя какой-то… несолидный, — махнула рукой Надя. — Ладно, я побежала, догоню его и скажу, что нас уже встретили.

Надя рванулась вдогонку за отцом. Борис проводил ее взглядом и вновь повернулся к Грише:

- А почему ты ходишь тут… в таком виде?

- А чего? — искренне удивился юный абориген. — У нас многие так ходят! Вон, смотрите! — он показал рукой на противоположную сторону площади, где как раз в этот момент показалась группа местных жителей, тоже обнаженных, и среди них даже две почтенные матроны.

- У вас тут что, все нудисты? — захлопал глазами Боря.

- Ну, не все конечно. И мы себя называем не нудистами, а натуристами, то есть приверженцами естественного образа жизни. А вообще, у нас тут свобода: хочешь — ходишь в одежде, хочешь — без!