Милитариум. Мир на грани

22
18
20
22
24
26
28
30

– Кому я буду нужен? Что смогу делать? Как семью кормить?

– Если умрешь, точно не накормишь.

К счастью для Ольги, Мария Александровна, немолодая и опытная медсестра примчала к началу операции, а потому участие юной графини свелось к простым «подай-принеси», на окровавленный стол не смотреть, к стонам раненых, чью боль до конца не унимает даже морфий, она почти привыкла.

Принеси-подай. Бинт, скальпель, шприц… Унеси, выбрось, помой.

Кажется, всё, зашивают. Еще немного и можно на воздух. На пять минут, вдохнуть запах снега и мороза, а не крови и…

– Ваша светлость! Выноси!

Ольга не сразу поняла, что бледное с красным, которое ей предстоит вынести, – ноги несчастного Васильича. И разом из операционной исчез весь воздух…

– Да кто ж ее на фронт-то пустил, – Михаил Львович стонал раненым зверем, рядом кряхтела Мария Александровна, в нос бил резкий запах нашатыря. – Ей за прялкой сидеть, женихов в окно выглядывать, а не у меня под ногами путаться! И без того работаю на измор, еще и с неженкой этой возиться.

– Простите меня, – Ольга неуверенно поднялась на ноги, отвергла протянутую руку медсестры. – Я просто… Я правда хотела помогать. Я в Петербурге при императрице нашей, государыне Александре, служила… Я…

На столе стонал безногий Васильич. К горлу снова подступил комок.

– Простите.

Юная графиня выбежала из комнаты. Нет, не тошнота ее гнала прочь, а слезы. Обидно стало до глубины души. Ведь с лучшими намерениями в сестры милосердия записывалась. Да, прежде всего, хотела найти Гаспара. Но и помогать – тоже! Женихов, говорит, ждать. Какие женихи, если убьют всех? И кто виноват, что от природы Ольга столь чувствительна? Не нарочно же, в конце концов, она сознание теряет. И разве ж знала она, что так будет? На курсах сдерживаться было проще. В Петербуржском госпитале ее, как неопытную, к серьезным операциям не допускали. Делала перевязки, уколы, раны промывала… И казалось ей, что всё не так уж и страшно.

Ольга выбежала из госпиталя, прохрустела по свежему снегу, прижалась к широкому кедру.

Искренне, ведь искренне хотела помогать. Видела себя спасительницей русской армии, на деле же – только и слышит насмешливое «графинюшка» в спину, а порой и в лицо. А может, врет себе? Может, когда б не Гаспар, не сунулась бы на войну ни за какие коврижки?

Гаспар. Он единственный, кто ее поддерживает. Говорит, чтобы не отчаивалась, что главное – доброе сердце, а с впечатлительностью она со временем совладает. А смеются над ней потому, что на фронте без смеха не выживешь. Юная графиня хмыкнула. Где сейчас Гаспар, когда он особенно нужен? Помчал очищать от турок свой ненаглядный Ван! Неизвестно, к кому она больше ревновала любимого – к беженке, которая так и крутится рядом, или к этому городу у озера-моря? И кого сам Гаспар любит больше?

Ольга глубоко вздохнула, словно стараясь наглотаться морозного воздуха впрок.

Пора возвращаться в госпиталь.

Пленных не брать! Не бр-р-рать!

Эти слова эхом гремели в ушах Аствацатурова.

На совете он сам выступил за – с каких чертей кормить врагов, когда своим пропитания едва хватает? Наполеон в Египте также размышлял, и Аствацатуров всегда был согласен с полководцем. Да и приказ о расстреле ошметков турецкой армии, настигнутой на западе от Эрзерума, он отдал, не дрогнув. Что же сейчас так паршиво?