У обелиска

22
18
20
22
24
26
28
30

Москва. Столица Российской Федерации, веселый и сумасшедший город, поражающий роскошью, контрастами, пространствами – всего этого и многого другого в нем было через край. И этот город был оккупирован. Причем дело было даже не в количестве надписей на иностранных языках, бросающихся в глаза там и сям, с половины витрин, с половины громадных светящихся надписей на раскрашенных домах. И не в том, что исчезли сто лет стоявшие на знакомых местах булочные и молочные, превращенные теперь в искрящиеся хрусталем, ярко светящиеся витринами оазисы совершенно несусветной ерунды: дорогой кожи, дорогого золота, сверхдорогих тряпок.

Но прежде всего дело было в том, как выглядели теперь в этом городе люди. Почти половина ходила, глубоко вжав головы в плечи. Точнее даже, не ходила, а совершала перебежки от одного ориентира к другому. А другая «почти половина» явно состояла из оккупантов. Причем иногда они даже одеты были так же, не лучше и не иначе. Но они иначе вели себя: раздвигали движущихся навстречу опустивших глаза людей плечами, шумно перекрикивались, швыряли себе под ноги весь мусор, который производили, чтобы себя развлечь. Вслух, не стесняясь, обсуждали на разных языках попадающихся им на глаза девушек и женщин. На тех же или уже других языках, не боясь ничего, с удовольствием матерились.

Раньше Игнат как-то не замечал, насколько таких людей в городе много. Были и другие. Довольно немногочисленные интуристы, со смешанными чувствами, отражающимися на лицах, как на экранах: недоуменное презрение, брезгливость, восторг от экзотики. Молодежь обычного вида – сплошной смех и готовность любить. Ну, так вокруг и было лето, июль, со всеми его радостями. Милиция в непривычной форме. Но, между прочим, четко делящаяся на те же основные категории: половина изо всех сил смотрит вниз, стараясь не замечать, как ведут себя оккупанты, а вторая явно наслаждается происходящим и даже активно в нем участвует.

И еще партизаны. Отдельные живые лица, отдельные взгляды, бросаемые вроде бы такими же людьми, как большая часть остальных. Если бы взгляды могли резать, улица бы залилась кровью до краев… Эти люди были разного возраста – и только чужой, новый взор изнутри позволил Игнату впервые их заметить, выделить из многих десятков других лиц. А потом этот «чужой» внутри его головы куда-то делся, оставив только след, воспоминание о себе. Как нагретое место. И все сразу поблекло, стало более привычным. Хотя от этого не менее страшным.

– Эй! Эгей, оглох, что ли?

Опоздавший Богдан уже поднимался к нему по ступенькам, улыбаясь и размахивая рукой на ходу. Игнат приветственно кивнул и тут же приподнял брови: Богдана нагонял высокий молодой парень в черной форме с желто-черными нашивками – охранник парковки.

– Подождите, пожалуйста!

Богдан остановился, не дойдя до Игната буквально несколько ступеней. Обернулся, удивленно оглядел догнавшего его парня сверху донизу.

– Это ваша машина вон та? Серый «Ленд Ровер»?

– Ну?

– Вы на пешеходной дорожке запарковались.

– И шо?

Игнат видел лицо Богдана чуть сбоку, но выражение на нем было отлично знакомым. Не только ему, вообще всем.

– Сейчас середина дня, – все еще спокойно объяснил парень, – на парковке полно мест. Уберите, пожалуйста, свою машину с пешеходной дорожки. Она обозначена «зеброй».

– Да пошел ты со своей «зеброй»!

Богдан отвернулся от охранника, поднялся на ступеньку и снова широко улыбнулся.

– По ней ходят люди с тележками, – глухо добавил охранник в его спину. – Могут поцарапать.

Это заставило Богдана обернуться снова.

– Слухай, ты, говнюк. Если я увижу на своей тачке хоть одну царапину, когда вернусь… тебе такое будет! Не просто будешь все мои ремонты до конца жизни оплачивать, а… – Он покрутил в воздухе пальцем, подбирая слова. – В общем, лучше ты стой и охраняй ее до конца своей смены. Чтобы не поцарапали. Понял, ублюдок?

Не дожидаясь ответа, он обернулся в третий раз, поймал взгляд Игната.