— Неважно, – ничуть не изменившимся голосом ответила Аретейни, а я уперся.
— Нет, важно.
Она посмотрела на меня и вздохнула.
— Мне страшно оттого, что ты плачешь. И я не должна была этого говорить. – Ласточка улыбнулась – попытка вышла жалкой и слабой. Но я был ей благодарен хотя бы за попытку. – Так что, ты этого не слышал.
— Нет, слышал. Поздно. Почему?
— Потому что… – Она замолчала и снова прижалась ко мне. – Потому что ты всегда всех успокаивал, Дэннер. Ты ведь в самые жуткие моменты улыбался. И это вело нас вперед. Нас всех – ты заставлял верить и не сдаваться. Даже в пыточной камере. Ты под пытками улыбался, разбитыми в кровь губами – но улыбался. А теперь… если
Вот, почему мне страшно. Командир… мой командир… – Голос задрожал и прервался, а тонкие пальцы стиснули мою рубаху.
Я вдруг рассмеялся.
Ласточка испуганно отпрянула, решила, похоже, что я совсем спятил. А мне было и смешно, и стыдно одновременно – подумать только! До чего жалко я, должно быть, сейчас выгляжу! Представьте: я тут сопли распускаю – а она даже не одернула, не пристыдила. Она в меня
Даже теперь, когда я сам в себя не верю.
Предать ее доверие?
Ну уж, нет.
Еще мне не хватало последнее солнце этого мира погасить. Блестящее от слез, серо-стальное солнце в ее глазах…
— Я в порядке, Ласточка. Просто нервы немного пошаливают. Я в порядке.
— Правда?..
— Да чего мне сделается. Отдай бутылку, нам с тобой еще город спасать.
Нэйси
Желтый свет погас так же быстро, как и разгорелся. Мы с Алисой стояли на уводящей в туманные сумерки тропинке, а вокруг плыли в сером тумане темные силуэты деревьев. И никого вокруг не было.
Когда перед глазами растаяли цветные пятна, и стала четко видна картинка, не сговариваясь, мы двинулись вперед.
Это было странно и страшно: ноги не чувствовали под собой опоры, словно мы плыли в зыбком мареве, которое гасило любой звук – и только громко, оглушительно, стучало сердце, а деревья протягивали скрюченные ветви. И пустота: ни людей, ни тварей. Мы молчали, боясь заговорить – и не услышать собственного голоса.