Значит, нашлась пропавшая родня Илара… Вот как! Оказывается, они просто переехали, поэтому он и не смог найти их на прежнем месте.
– Только не забудь ему сказать… – пробормотала Рин. Обернулась посмотреть на черный домик деда, чтобы запомнить место, и увидела встающее над лесом солнце. В золотых лучах ей на миг почудилось солнечное и улыбающееся лицо Илара.
– Да, щенок, зря ты из дома сбежал, – протянула она, вспоминая смешного товарища: долговязый и нескладный парень с вечной смешинкой в карих, как у собаки, глазах. Она и щенком-то его называла именно поэтому. – В твой дом пришел вор, а тебя нет… Доведет этот Вил до могилы твоего папашу… Доведет. Не успеешь ты.
Рин прибавила шагу, в мыслях крутились последние разговоры с Иларом.
Интересно, почему она сейчас вспомнила его так отчетливо, словно они расстались вчера, а не полгода назад? Ведь даже никогда не общались близко, с чего вдруг такая тоска по нему? И почему мысли о нем в прошедшем времени? От злости на себя Рин пнула снежный ком и больно ушибла ногу: ком оказался куском льда, прикрытым снегом.
– А-ах-а! У-у… – Нагнулась потереть ушиб. Взгляд упал в сторону Арны. У самого берега, под низким навесом, крытым досками и сеном, сидел рыбак и смолил лодку. На секунду ей показалось, что там сидит Арман – так похож на него был тот рыбак. Такая же большая фигура, словно у медведя и косматые черные волосы.
– День тоски по близким объявляю открытым! – горько усмехнулась Рин. – Для полноты картины осталось найти кого-то похожего на Зару.
Еще шагов сто она прошла в тишине, строя увлекательные планы, в которых фигурировали Зара, Арман и три бутылки маклирки. Арман был для Рин одним из «островков спокойствия». Самый надежный во всем мире человек, ради которого Рин прошла бы даже через пламя А-Керта [1]. Еще была Заринея, сестра Армана. Верная подруга, способная выслушать и – что немаловажно – понять.
– Скучаешь, Рин Кисеки! – обратилась она сама к себе, ухмыляясь. – Строишь из себя невесть что, вся такая ледяная королева, а ткни поглубже – и все! Уже не ледяная королева, а мамин пирожок с олениной.
И сама себя оборвала:
– Да заткнись ты! Почему сразу с олениной-то? – помолчала немножко и вздохнула тяжело: – Эх, сейчас бы маминых пирожков с олениной!.. Да и вообще, повидать бы ее… Что ж я за жопа такая? Ну ладно, приехать не могу, но письмо-то послать никто не запрещал! Как приеду к этому герцогу, сразу напишу ей!
Рин уже представляла, как в красках распишет весь последний год жизни. Да, письмо выйдет немаленькое…
Рин писала маме раз в год, чтобы сообщить, что все еще жива, что движется к цели, что однажды вернется. Обратного адреса Рин не оставляла, поэтому не получала ответов и не знала, как обстоят дела дома. Она все еще называла Истван домом, хотя и не имела на это права: путь туда был закрыт, ее изгнали. И хорошо: меньше соблазна вернуться. Признаться по совести, Рин думала о том, чтобы перевезти маму в Кимри и поселить в своей квартире, но всякий раз эта мысль ломалась об один железный аргумент Заринеи: «Ты редко бываешь дома, ты не сможешь о ней позаботиться, а ей будет плохо и неуютно жить среди людей одной. Она – не ты, люди не примут ее, а она не примет их». Рин огрызалась, говорила, что сможет, но через некоторое время соглашалась с подругой. Да и не сживется она с мамой… Не с ее нынешним характером.
Уже столько лет в груди был только ледяной ком, и сколько бы Рин ни старалась, не получалось вести себя с родными и близкими людьми тепло. Да, она общалась с ними со всей теплотой, на какую была способна, но никогда не говорила, что они для нее на самом деле значат. По какой-то неизведанной и непонятной даже для нее самой причине ей было тяжело признаваться в симпатии к ним, говорить теплые и ласковые слова, хотя – звезды свидетели! – уж кто-кто, а они этих слов заслуживали. Некоторые упрекали, что она относится к чужим людям гораздо добрее, чем к родным. В ответ на это Рин только вздыхала и продолжала надеяться, что родные сами, без ее слов, поймут, как много значат для нее. Да и разве могла она вести себя иначе? В конце концов, ее звали Рин Кисеки, что с ее родного языка аириго можно было перевести как «неприветливое чудо».
Пожалуй, только в письмах к маме Рин могла проявить нежность. Потому что не нужно было сталкиваться с реакцией. И потому, что мама – это мама. Воплощение понятия «дом», который Рин потеряла после трагедии в родном Истване, и который в тайне всегда хотела вернуть.
Можно вернуть дом, но как вернуть тех, кто погиб, защищая его? Как вернуть разрушенную семью? И как унять чувство вины? Рин не сомневалась, что виновата в их гибели, что если бы была рядом, то кошмара можно было бы избежать. Но мужчины настояли, что она должна помочь бежать матери и соседским детям, чьих родителей унесла чума, и отправили ее прочь с поля боя. Как Рин злилась на отца! Уж лучше бы отправил Юки, ее бестолкового и нетренированного брата, чем Рин. Подумать только – отправить восвояси профессионального солдата, пятнадцать лет служившего в войсках особого назначения и закаленного сотнями боев! Но спорить с ним было некогда – огонь пожирал дома быстро, а гвардейцы императора наступали еще быстрее, не позволяя опомниться жителям Иствана. Люди знали, что аиргов можно одолеть, только если застичь врасплох. Готовый к бою и разгневанный аирг – страшный противник. Поэтому гвардейцы императора пришли среди ночи, окружили Истван в кольцо и подожгли окружающий лес. Огонь мгновенно перекинулся на дома. Когда безоружные аирги выбежали из горящих жилищ, гвардейцы напали. Они не щадили никого, зная, что им нечего терять, кроме жизни. Мало того, у них был приказ погибнуть, унеся с собой так много аиргов, как это возможно.
Чем кончилась та страшная ночь, Рин предпочитала не вспоминать. Но и забывать не хотела. А даже если бы захотела, то не смогла – традиция кровной мести требовала отомстить за семью. Едва успокоив маму, Рин отправилась выяснять, кто поможет ей убить императора, приказавшего спалить Истван живьем. Она надеялась, что с ней пойдут и другие аирги, ведь не одна она пострадала в этой бойне, но все молчали. Рин просила помощи, требовала вспомнить о долге, о чести, взывала к завету Старейших аиргов следовать традициям, но тщетно. Старейшина лишь указал ей, что она не имеет никакого права говорить о чести и долге, и уж тем более – вспоминать о традициях. Рин обозвала его трусливым шакалом, а он в ответ объявил ее изгнанницей. Сжав зубы, Рин простилась с матерью и ушла из Иствана навсегда. Она знала, где искать помощь, хотя и не была уверена, что может просить о таком.
Дождь тогда лил, словно небо с морем местами поменялись. Продрогшая до костей, измотанная долгой дорогой, державшаяся лишь на кипевшей внутри злости Рин, пришла в дом Армана и потребовала объяснений, что такого произошло, пока она была не у дел. Оказалось, в стране все летит под гору. Началась война с Маринеем и солдаты вражеской армии наносят удары по южным городам. Император отрекся от сына, а императрица и принцесса ушли в монастырь. И что в его поведении, вероятно, виноват некий кристалл, который откопали несколькими годами ранее под Золотым Когтем. А еще Арман рассказал, что его и Заринею, а также всю старую команду уволили из департамента безопасности Соринтии и объявили вне закона за помощь Рин. Одна сволочь постаралась, и власти объявили их в розыск. Рин тогда просидела на диване Армана часа два ни жива ни мертва. Рассказанное просто не укладывалось в голове. Факты не связывались один с другим ни под каким углом, и только когда он повторно разжевал, что к чему, она с трудом смогла в это поверить.
Окончательно сомнения развеялись, когда они вместе нашли Илара и мальчишка рассказал все, что видел в тот день, когда откопали и увезли в замок кристалл. Кругом были одни вопросы и ни единого ответа. Чуть позднее, в сентябре того же года, Арман, пользуясь собственными связями, оставшимися после службы, смог создать что-то вроде тайного общества, которое пыталось раздобыть сведения о кристалле. Общество не имело никакого названия, вступить в него было невозможно. Новых людей вербовали сам Арман и высшее руководство. Если человек был нужен, его находили, людей с улицы никогда не брали: печальный опыт одного из руководителей департамента безопасности кое-чему научил тех, кто расхлебывал последствия приобретения этого опыта. Арман как бывший глава особого отдела совместно с герцогом Танварри, который являлся фактическим главой их общества, долго корпел над схемой работы, и в итоге был разработан план по свержению императора. Рин сначала отказывалась иметь дело со всеми, кто так или иначе относился к властям, и совершенно не понимала, зачем снова нужно разворачивать бурную деятельность, если она в одиночку все могла решить одним метким выстрелом в голову императора. Но Арман убедил Рин, что действовать наобум нельзя; никто не мог сказать, чем закончится история для всего мира, если императора попросту убить. К тому же, лишить государство законного правителя означало ввергнуть Соринтию в междоусобную войну в дополнение к войне с Маринеем, а от этого не выиграл бы никто. Тогда Рин пришлось усмирить свою ненависть к императору и сосредоточиться на кристалле, от которого, по утверждению Армана, исходили все беды.
Достать информацию о кристалле было невозможно без внедрения шпиона в замок. Пришлось потратить несколько лет, чтобы найти Карен, женщину с абсолютной устойчивостью к магии разума. Еще три года – чтобы выдать ее замуж за влиятельного герцога Атриди, приближенного к императору, и единственного, кто остался вхож в замок. Рин, обладательницу некоторых нетривиальных способностей, Арман уговорил стать особым курьером. Она доставляла особо важные письма герцогам, а также добывала сведения из таких источников, из каких никто другой не смог бы.
ebooksa