Заповедное место

— Ты слышал, как он говорил со мной из-за двери склепа. Это был его голос?

— Не знаю, я был слишком далеко. Но он же что-то сказал перед тем, как выйти и запереть дверь. Это был его голос?

— Он заговорил только после того, как вышел и запер дверь. Учти, дверь такая массивная, что сквозь нее я не услышал бы ни звука, даже если бы он кричал — а кричать он не хотел. Он общался со мной через маленький радиоприемник, который подсунул под дверь. Поэтому тембр голоса изменился. Но стиль речи тот же. «Знаешь, придурок, где ты находишься?»

— Не верю, что он мог так сказать, — возмутился Вейренк.

— Именно так он и сказал, и лучше бы тебе в это поверить.

— Мало ли, вдруг кто-то из знакомых Армеля научился подражать его голосу и манере говорить.

— Да, ему можно подражать. Иногда кажется, что он сам себе подражает.

— Вот видишь.

— Вейренк, у тебя есть хоть один аргумент в его пользу?

— Мне кажется странным, что убийца оставил на месте преступления образец своей ДНК.

— Мне тоже, — сказал Адамберг, вспомнив про гильзу, которую так удачно нашли под холодильником. — Ты имеешь в виду носовой платок, который так удачно нашли в саду?

— Да.

— Что еще?

— Почему Армель заговорил с тобой только после того, как вышел за дверь?

— Чтобы его не услышали снаружи, пока он был внутри.

— Или чтобы ты не услышал голос, который тебе не знаком.

— Вейренк, этот парень не отрицает, что совершил убийство. Неужели ты найдешь возможность его спасти?

— А мне и искать не надо. Я его знаю. После его рождения сестра осталась жить в По. Нельзя же было возвращаться в деревню с ребенком, у которого нет отца. Я ушел из интерната при лицее, где тогда учился, и на семь лет переехал к ней. Там я закончил образование, получил учительский диплом, и все это время я жил с ними. Я знаю Армеля как свои пять пальцев.

— И сейчас начнешь мне рассказывать, какой он милый и славный. Примерный мальчик, никогда никого не обижал.

— Так оно и есть. С раннего детства и по сей день я почти не видел, чтобы он выходил из себя. Вспыльчивость, агрессивность, грубая брань — все это для него совершенно не характерно. Он замкнутый, неорганизованный, ленивый, даже, пожалуй, равнодушный. Но заставить его нервничать практически невозможно. А человек, который оставил от Воделя одни ошметки, явно нервничал.