– Ты просто завидуешь, Луи, что у меня он есть, а у тебя нет.
Ирен, видимо, обрадовалась встрече с комиссаром, но, пожимая ему руку, она перевела взгляд на Вейренка, рыжие пряди которого горели на нимском солнце, и замерла. Смущенный Адамберг подхватил и энергично потряс ее повисшую руку.
– Спасибо, что приехали, мадам Руайе.
– Мы же договорились – Ирен.
– Да, правда. Познакомьтесь с моим коллегой, лейтенантом Вейренком. Он помогает мне с пауками-отшельниками.
– Но я-то никогда не обещала вам помогать.
– Я помню. Однако поскольку мы были в трех шагах от вас, я решил позвать вас, чтобы поблагодарить.
– И все? – разочарованно спросила Ирен. – Значит, никаких новостей на самом деле нет? Вы постоянно говорите неправду, комиссар?
– Для начала давайте пойдем на вокзал, в кафе. Мы чуть не сварились в машине.
– Да я с удовольствием, у меня ведь артроз.
Адамберг, уже по привычке, взял Ирен под локоток и повел к стоявшему в стороне столику у окна, выходившего на железную дорогу.
– Вам больше камни в дом не залетали? – спросил он, усаживаясь.
– Нет. Никого с тех пор не кусали, так что дураки понемногу успокоились. Они забывают. А мы нет, не так ли? Что вы делаете в Ниме, позвольте спросить?
– Разрабатывали вашу версию, Ирен. Заказать вам горячий шоколад?
– И вы опять собираетесь потребовать, чтобы я кое-что вам пообещала, да?
– Хранить все в секрете, конечно. Или я не стану рассказывать вам новости. Полицейские обычно не рассказывают, как продвигается следствие.
– Тайна, да, это нормально. Извините меня.
Ирен снова без стеснения принялась рассматривать волосы Вейренка, и было непонятно, чего она больше хочет: услышать новости или узнать, откуда взялся такой феерический окрас. Адамберг взглянул на стенные часы: их поезд уходит в 18:38. Он не представлял себе, как переключить на себя внимание этой маленькой женщины, которая бесцеремонно пошла в наступление:
– Вы красите волосы, лейтенант? Сейчас ведь так модно.
Адамбергу ни разу в жизни не приходилось слышать, чтобы кто-то осмелился расспрашивать Вейренка о его рыжих прядях. Их просто замечали – и помалкивали.