Многие владетельные дома Гетланда придут в ярость от того, что новости о возвращении короля Атиля доберутся до них уже после того, как отгремит его свадьба, и им не удастся блеснуть величием на событии, которое поселится в людской памяти надолго.
Несомненно, и всемогущий Верховный король на троне в Скегенхаусе, и праматерь Вексен у него под боком не возликуют от таких новостей — что не преминула отметить мать Гундринг.
Но мать Ярви отмела мановением руки все возражения и сказала:
— Их гнев для меня — пыль. — Лайтлин вновь стала Золотой Королевой. Раз она сказала — значит, дело, почитай, сделано.
И вот изваяния в Зале Богов украсили гирляндами из весенних первоцветов, к Черному престолу навалили целую кучу роскошных свадебных подарков, и народу под куполом набилось, что овец в хлеву на зимовке, — пространство подернулось сизым туманом их дыхания.
Благословенная чета пропела обеты друг другу пред ликами богов и людей, лучи солнца с потолка высекали пламя на глянце доспехов короля и вгоняющих в оторопь драгоценностях королевы — и все гости рукоплескали, несмотря на то что, по мнению Ярви, голос Атиля никуда не годился, да и материн был не намного приятнее.
Потом Брюньольф прогудел самое замысловатое благопожелание, кое только слыхали стены этого святого места, пока мать Гундринг, как никогда нетерпеливо, приваливалась на посох. И, наконец, все городские колокола исторгли из себя веселый лязг.
О, день женитьбы — день веселья!
Да и как Атилю не быть довольным? Ему достался Черный престол, да впридачу женщина, желанная для любого мужчины, — сам Верховный король положил на нее глаз. Как Лайтлин не быть в восторге? На ее цепочке снова висел ключ от казны всего Гетланда, и всех жрецов Единого Бога выволокли с ее монетного двора и, хворостинами прогнав через Торлбю, вышвырнули в море. Как не ликовать жителям земли Гетской? У них теперь есть король из железа и королева из золота — властители, которым можно верить, которыми можно гордиться. Властители, пускай и без певческого дара, зато, по крайней мере, с обеими руками.
Наперекор всеобщему счастью, хотя отчасти и по его причине, Ярви наслаждался свадьбой матери едва ли больше, чем отцовскими похоронами. На том событии ему приходилось присутствовать поневоле. А если кто-нибудь и заметил, как он украдкой покинул его, то наверняка не огорчился. Погода, стоявшая снаружи, скорее соответствовала его настрою, нежели аромат бутонов внутри теплого храма. Сегодня над серыми морскими водами бушевал ветер-искатель. Он стенал в крепостных бойницах и сек лицо солеными брызгами, пока Ярви брел по стертым ступеням и вдоль подвесных мостков.
Он увидел ее издалека, на крыше Зала Богов, тонюсенькое платье под дождем липло к телу, ветер хлестал разметавшимися волосами. Он заметил ее вовремя. И мог бы пройти мимо и поискать другое место, откуда вдосталь нагляделся бы на хмурое небо. Но ноги сами понесли его к ней.
— Принц Ярви, — бросила она, когда он приблизился, зубами выковыривая из-под ногтя откушенный заусенец и сплевывая его на ветер. — Вот так честь.
Ярви вздохнул. За последние дни он уже утомился отвечать одно и то же.
— Я не принц, больше не принц, Исриун.
— Не принц? Ваша мать опять королева, верно? На ее цепи ключ от казны Гетланда, так? — Ее побелевшая рука, блуждая, потянулась к груди, где уже не висело ни ключа, ни цепи — ничего больше не было. — Если сын королевы не принц, то кто он тогда?
— Калека-дурачок? — пробормотал он.
— Таким вы были, когда нас помолвили, таким навсегда и останетесь. Про дитя изменника и упоминать не стоит.
— Выходит, у нас с тобой полно общего, — огрызнулся Ярви и тут же пожалел об этом, видя, как побледнело ее лицо. Сложись все чуточку иначе, и это их пару, во славе и блеске, превозносили бы сейчас там, внизу. Он — на Черном престоле, она — рядышком, на сиденье королевы, и в сиянии глаз она бы нежно прикоснулась к его иссохшей руке, а потом крепкий поцелуй соединил бы их — ведь она просила его по возвращении из набега поцеловать как следует…
Но случилось то, что случилось. Сегодня не придется ждать поцелуев. Ни сегодня, ни потом, никогда. Он повернулся к наливающемуся тяжестью морю, уперев кулаки в каменный парапет.
— Я пришел сюда не ради ссоры.