— Знаю, — ответила я. — Я знаю, что там требуется.
— Можно примерить?
Сесилия показала на кулон.
— Зачем?
— Просто хочу примерить.
Вздохнув, я расстегнула кулон и протянула его Сесилии.
— Тут царапины, — сказала она, повернув весы.
— Это буква «i», — объяснила я. — Там написано «fri».
— Мама знает, что ты испортила ее кулон?
— Он теперь мой, — ответила я. — И я могу делать с ним все, что захочу. Верни мне его, пожалуйста.
— Да-да, — ответила Сесилия. — Сейчас. Помоги мне его надеть.
Она подняла рукой волосы. Я вздохнула, но сделала, как она сказала. Мы пошли дальше к воде.
— Помнишь? — спросила я, указывая на голое дерево. — Ты с него брала почки, которые засовывала себе в уши.
— А ты и вправду ничего не забываешь, — проговорила Сесилия и вздохнула.
Это не так, я многое забываю, если речь не идет о жутких несправедливостях или о чем-нибудь смешном, а вот эти почки у меня до сих пор иногда вызывают улыбку. Кажется, той весной нам было года четыре-пять, когда Сесилия вдруг перестала реагировать на обращение. Мама и папа подумали, что у нее что-то со слухом, но, когда ее отвели к врачу, выяснилось, что слуховые проходы у нее забиты зелеными почками.
— Зачем ты это сделала? — спросила я.
— Чтобы не слышать твоего голоса, — ответила Сесилия. — У меня от твоих воплей уши болели. Разве сама не помнишь, как ты орала?
— Ты ведь могла взять что-то другое?
— Мне было пять лет, — ответила Сесилия. — Наверное, у меня началась паника и я схватила первое, что под руку попалось. Твои вопли чуть не довели до безумия всю семью.
— Ты преувеличиваешь.