— А больно не будет, пап? — поинтересовался Женька сквозь слезы.
— Нет, что ты, сынок. Нет конечно. Так, слушайте меня и не торопясь делайте, как я говорю. Руки не отпускаем. Женечка, иди ко мне, а руку мамину не отпускай.
Женька послушно двинулся к отцу, хоть и видно было, что он сильно испуган.
— Оль, я встану вперед. Женьку мне на закорки подсади. Держать его можешь как угодно, хоть за ногу. Главное — чтоб наша цепочка не размыкалась.
— Понятно, — кивнула она.
Когда Женька оседлал отца, словно на зимних конных поединках в парке, которые они затевали с соседскими мальчишками, Оля подошла к ним сзади.
— Хватайся за меня, Оль. И прижимайся очень крепко.
Она торопливо сделала, что было велено мужем.
— Я вытяну руку вперед и дам команду идти. И мы пойдем… Нет, как бы побежим… Ну, то есть это надо сделать очень быстро. Оленька, отталкивайся ногами что есть сил. Но только по моей команде. Поняла?
— Да, поняла, — еле слышным дрожащим голосом ответила она.
— Помолимся, — произнес Васютин, трижды перекрестясь.
— Боженька, будь ко мне милостив, пожалуйста. Спасибо! — трогательно пробормотал младший Васютин, как и учила его бабка Василиса, вечно сидящая на лавочке у их подъезда и мнящая себя блестящим педагогом.
Собрав на кончиках пальцев всю свою огромную любовь к тем двоим, намертво прижавшимся к нему, Кирилл вытянул руку к стене. Она тут же пошла крупной рябью, стремительно перестав быть бетоном и штукатуркой.
— Оль, готова?
— Да, — соврала она.
— Тогда на три-четыре. Скажу четыре — сильно толкайся.
— Хорошо, — с трудом произнесла Васютина, еле дыша от страха.
— Три, четыре! — хрипло отчеканил Кирилл.
И они ринулись вперед.
ПОВЕСТВОВАНИЕ ВОСЕМЬДЕСЯТ СЕДЬМОЕ