— Не торопись. Пусть поцелуй будет подольше. Я чтобы будет почувствовал удовольствие…
Конечно, я едва прикоснулся к его губам своими и тут же пустил ему кровь. Прощай, Хамар. Пидоры не в моем вкусе. Передай привет своим, блин, Молодым Хозяевам.
Вечером я кашеварил. И все жрали как положено. Как у людей.
И мы полезли на этот гребаный вал.
В первый раз тогда я увидел вторую ступень Лестницы. Призрачные войны.
Сначала ты не пугаешься, просто ничего не понимаешь. Появляется прямо в воздухе цветное пятно, синее, или розовое, или сероватое такое, или черное с желтым, разного, короче, цвета. Из-за дымки видно одну какую-нибудь часть тела. Иногда лицо или корпус, и это лучше всего. Живо надо стрелять, пока не рассеялось. Можно поразить из простого оружия, если не зазеваешься. А если ладонь мелькнула или, скажем, лодыжка, то хрен попадешь. Нет, не попадешь никогда. Если только повезет. Дымка через секунду прозрачнеет, прозрачнеет, и нет уже никого. Потом, может, в пяти метрах, а может, в пятнадцати, еще раз этот гниляк призрачный проявится. И опять пропадает. И опять проявится… Если быстро двигается, например бежит, а особенно если бежит и петляет, ты его не выцелишь. Если не торопиться — можно такую зверушку взять… Из автомата я с полета метров брал такого гада.
Но это все мы поняли и подсчитали потом. А тогда, у вала, мы по первости вообще ничего не поняли. Какие-то дымные кляксы, и оттуда сыплется раскаленный дождь. То есть натурально капли металла, целые брызги металлические, и этот поганый металл остывает в воздухе или прямо на твоем теле. Сколько наших ребят полегло — думать Не хочется. А сброда каурского так вообще немерено. Наши сопротивлялись, конечно, только от неожиданности все-таки побежали.
Эти, призрачные, ходили на нас и с холодным оружием, и с убивающим звуком, и с прожигателями. Потом. А в тот раз брызги, значит, попробовали. Только брызги. Дерьмо, в общем-то. А половины наемных четверок с Земли — нет как нет. Легли на том валу. М-мать.
Мне на ногу две капельки попали. Я там выл и катался. Потом лечился, вылечил, почти все мое мясо горелое отросло как было, только на левую ногу я чуток прихрамывать стал. Но это — потом. А тогда, на валу у Земляной Язвы, я мало копыта не отбросил. Да я просто обязан был копыта отбросить, по логике вещей.
Рябой меня спас. Вынес меня на своем горбу. Километра два тащил, а может, и все три. Я бы не стал его тащить, я бы его бросил. Нас убить могли. Обоих. Несколько раз. А он все равно тащил меня. Здоровый черт, а не подумаешь…
— Зачем ты это, Рябой?
— Что — зачем, Мосел?
— Зачем вытащил меня? Сдохнуть мог же.
— А типа как еще? Не тащить тебя? Да ты че…
Святой. И не объяснишь ему. Надежный, в общем, мужик.
Потом кашеварил Живчик, его очередь. А он кашеварит, как чухан твердолобый. На пределе терпимости. Рыжая не стерпела и миску ему в хайло запустила. Ну это, положим, глупости.
Потом должна была кашеварить Рыжая. В первый раз. Очередь, значит, ей вышла.
Стервоза, однако, уперлась. Мол, вчера не жратва была, а чистое дерьмо. Пусть, мол, опять Живчик работает. И пусть работает, пока не научится… Живчик, понятно, захотел разобраться, но я его остановил. Потому что разбираться должен был я.
— Дело не в очереди, Рыжая. Дело в том, что я так сказал.
— А ты кто такой, Мосел Капитаныч? А?