— Мослом ты меня будешь называть, Настя, когда я тебе разрешу. А пока я для тебя — господин капитан. В драке — просто капитан. Хочешь жрать — приготовь сама. Как раз очередь была того трупа, вместо которого тебя привели. Рябой, покажи ей, где харчи и где котелок.
— Дерьмо вы все. Баба к вам пришла, а вы…
— Заткнись.
Готовить она в ту ночь ничего не стала. И хорошо. Я потом понял, через трое суток, как хорошо, что она тогда не взялась, блин, готовить…
Легли мы. Караульных соседи наши поставили. До утра все тихо было.
За чуть до рассвета слышу, Живчик скулит. Громко, сволочь, скулит, спать не дает. Гляжу, скрючился, яйца свои оглаживает, и рожа разбита, из носа кровь хлещет. Глядит на меня, как псина, которой под зад сапогом дали.
Ну, мать твою, началось, думаю.
На следующий день не нашли мы таинов в Великих Мхах. Ушли тайны. Хорошо же.
Княжеская дружина вернулась. Ребята из Морского братства подошли из Хандака. Хорошие ребята, а при них еще баллисты на возах. Боеприпасы и жратву нам подвезли.
Мы зачистили Великие Мхи. Потом Проклятое поле зачистили — аж до самого вала, который тайны вокруг Земляной Язвы нарыли. Я сам не видел, нас позже на Каур привезли, но, говорят, эта погань, как из земли полезла, первым делом вал нарыла. Крепость, значит. Там, наверху, штандарты их стоят, флажки всякие, шлемы поблескивают, ровно бутылочное стекло или фольга. Ублюдки и падаль. Макара убили.
Теперь во всем Кауре у них только и осталось это колечко — вал вокруг Земляной Язвы.
А в целом было тихо.
И стерва эта рыжая весь день молчала, не огрызалась, не ворчала, не отвечала ни на что. Просто забила на нас на всех. Будто нас и нет вовсе.
Вечером кашеварил Рябой. Мы выпили настоя Дым-ягоды за Макара. Спали как мертвые, снилась разная дрянь. Дым-ягода всегда так: сначала расслабит как следует, а потом кошмары снятся.
Водки мне надо было. Хорошей чистой водочки.
Рань стояла сырая, холодно, ссать хочется, зуб болит. Я проснулся. Поссал прямо тут. Живчик зевает, жевло расхлябил.
— Эй, Мосел, я от нее не отстану.
— Долдон, она тебе яйца оторвет. Ты старая ветошь, а эта рыжая тебе вроде мясорубки. Хрякнешь пару раз и в тряпочку скрутишься.
— Мосел, я бабью породу знаю. Покудахтает-покудахтает, кура, и даст, как все дают. Вот у меня была одна цыпа три года назад… Такая цыпа молодая, с выкрутасами, а попка у ней была — м-мэ!
Живчик, трепаный пердун, губешками такую непотребь сделал, меня чуть не стошнило. А он знай себе наяривает, он вообще побазлать любил.