Дорога без возврата

22
18
20
22
24
26
28
30

– Крайст-Черч? – Я сдержал удивление. – Оксфорд? Который год?

– Тысяча восемьсот шестьдесят второй, – буркнул Арчи. – Ночь с седьмого на восьмое июля. Это важно?

– Не важно. Подытожь свой вывод. Ведь он у тебя уже готов?

– Конечно.

– Сгораю от любопытства.

Болванщик налил. Арчи отхлебнул, еще раз глянул на меня гордо, откашлялся, потер лапы.

– Здесь мы имеем дело, – начал он торжественно и высокомерно, – с типичным казусом конфликта ид, эго и суперэго. Как известно уважаемым коллегам, в человеческой психике ид связан с тем, что опасно, инстинктивно, грозно и непонятно, что увязано с невозможностью сдержать тенденцию к бездумному удовлетворению стремления к приятному. Упомянутое бездумное подчинение инстинктивному данная особа пытается – как мы только что наблюдали – бездумно оправдать воображаемыми инструкциями типа «выпей меня» или «съешь меня», что – разумеется, ложно, – должно бы изображать подчинение ид контролю рационального эго. Эго же данной особы есть привитый ей викторианский принцип реальности, действительности, необходимости подчиняться наказам и запретам. Реальность есть суровое домашнее воспитание, суровая, хоть внешне цветистая реальность «Young Misses Magazine»[23], единственного чтива этого ребенка.

– Неправда! – крикнула Алиса Лидделл. – Я еще читала «Робинзона Крузо». И сэра Вальтера Скотта.

– Назло всем этим, – Заяц не обратил внимание на ее выкрик, – безрезультатно пробует возвыситься неразвитое суперэго вышеназванной и – sit licentia verbo[24] – наличествующей здесь особы. Меж тем суперэго, даже зародышевое, является решающим в вопросе способности к фантазированию. Поэтому-то оно пытается перевести происходящие процессы в картины и образы. Vivera cesse, imaginare necesses est[25], если уважаемые коллеги позволят мне воспользоваться парафразой…

– Уважаемые коллеги, – сказал я, – скорее позволят себе сделать замечание, что вывод, хоть в принципе теоретически правильный, ничего не объясняет, а посему представляет собою классический случай академической болтологии.

– Не обижайся, Арчи, – неожиданно поддержал меня Болванщик. – Но Честер прав. Мы по-прежнему не знаем, каким образом Алиса оказалась здесь.

– Потому как тупые вы оба! – замахал лапами Заяц. – Я же говорю: ее занесла сюда переполненная эротизмом фантазия! Ее страхи! Возбужденные каким-то наркотиком скрытые метания…

Он осекся, уставившись на что-то у меня за спиной. Теперь и я услышал шум перьев. Услышал бы раньше, если б не его болтовня.

На столе, точнехонько между бутылкой с виски и чайником, опустился Эдгар. Эдгар – ворон здешних мест. Эдгар много летает и мало болтает. Поэтому в Стране он всем служит в основном в качестве курьера. На этот раз было так же, Эдгар держал в клюве большой конверт, украшенный разделенными короной инициалами «MR»[26].

– Чертова банда, – шепнул Болванщик. – Чертова банда показушников.

– Это мне? – удивилась Алиса. Эдгар кивнул головой, клювом и конвертом.

Алиса взяла было конверт, но Арчи бесцеремонно вырвал его у нее из рук и сломал печать.

– Ее королевское величество Мэб и т. д. и т. п., – прочитал он, – приглашает тебя принять участие в партии крокета, которая будет иметь место быть…

Он взглянул на нас.

– …сегодня… – Он пошевелил усами. – Итак, они узнали. Чертов нетопырь разболтал, и они узнали.