Синхромир

Тоби смотрел на виртуальное войско и чувствовал себя, как тошнота подкатывает к горлу. Они с Питером пробовали разыгрывать подобные гамбиты не раз и не два. Да, такие сценарии можно завершить победой даже в обществах, где похищение Питера было бы невозможно. Но только для этого нужно сделать невозможным еще кое-что. Например, свободомыслие, свободную волю и свободу слова.

Да, выигрыш возможен, перспективы блестящие. Но теперь, посмотрев на «Консенсус» свежим взглядом, он видел в нем фатальные недостатки. И дело не только в полной аморальности – успешное религиозное завоевание всегда сопровождается погромами и резнёй иноверцев. Уже только поэтому такая стратегия была недопустима. Но надо всем возвышался тот простой факт, что не существовало способа предвидеть все возможные пути, при которых подобный план мог привести к катастрофе. Неважно, работал ли он в «Консенсусе» – или в воображении Халена – в реальности такая стратегия легко могла привести к катастрофе.

– Для Эвайны твое появление смерти подобно, – горячился Хален. – Она будет убеждать всех, что ты – самозванец.

Тоби смерил Халена взглядом. Брат Корвы явно думал, что понимает Эвейн, но его реальность казалась Тоби лишь еще одним сценарием из «Консенсуса», и он подозревал, что и с Эвейн все было также. Вот только для нее план перестал быть игрой: она, похоже, убедила себя, что такой путь единственно верный.

А значит, Тоби мог придумать реальную стратегию.

– И что дальше? – спросил он, скрестив руки на груди и отступив на шаг – уж слишком разошёлся братец Корвы.

– Наш мир может кончиться либо во славе, либо в огне. Если Эвайна не сможет извлечь пользу из твоей славы, она уж постарается убедить всех в том, что ты принесешь им огонь.

Тоби снял очки: армии исчезли, генералы стали роботами-слугами, оружие – домашними инструментами. Остался только он, стоя на склоне холма рядом с Халеном Кейшионом.

– Вот видишь, ты сколько угодно можешь изучать прошлое, – словно извиняясь, пояснил тот, – но выбора у тебя нет. Ты должен стать тем, кем хотят тебя видеть люди. Богом.

После такого разговора Тоби с облегчением выслушал принесенную Корвой новость о том, что суд согласился рассмотреть иск Шайлифа против Себастьяна Коли.

– Я буду свидетельницей, – заявила девушка. – Буду рассказывать, какой Шай хороший. Мы… в общем, про тебя суду не говорили. Надеюсь, ты не против? Но я всё равно хотела бы, чтобы ты пришёл.

Закон был одной из идей, которые ненавидел Питер.

– Не бывает двух одинаковых преступлений, – как-то заметил он Тоби. – У каждого – разные последствия. Я украл бриллиантовое ожерелье у богатея, уже и забывшего о его существовании, – и всем наплевать. Ты украдёшь буханку хлеба с фабрики, производящей их миллионами каждый день, – и тебя посадят в тюрьму. Бред! Каждое дело должно судиться по-своему!

В мире, где нет искусственного интеллекта, такое правосудие невозможно – поэтому и был создан закон. А в утопии Питера правосудие стало одной из немногих сфер жизни, где допускалось использование искусственного интеллекта. Потому Шайлиф и Себастьян Коли предстали в мраморном зале суда не перед присяжными. Тоби и Джайзир сидели на галёрке, отведенной гостям, и смотрели на истца с ответчиком, стоявших перед человеком, который для всех окружающих выглядел, как судья.

– Сам он ничего не решает, – прошептал Джай. – Ему не позволено говорить самому. Он – сираноид и произносит лишь то, что ему шепчет искусственный интеллект.

Чиновники суда зачитали обвинение Шайлифа, выступили свидетели, рассказали о нём и о Коли. Когда настала очередь Корвы, она описала, в каком глубоком отчаянии жил Шайлиф, как предпочитал работу с машинами на складах и фабриках общению с людьми. Семья Коли изобразила его любящим отцом и дедушкой. Оказывается, он стал патриархом большого клана.

Когда выслушали всех свидетелей, судья спросил Коли, правдивы ли обвинения Шайлифа. Себастьян кивнул – и лица его родных застыли в ужасе и изумлении. Тоби никогда не видел слушаний своими глазами, выглядели они совсем не так, как судебные драмы. Никаким развлечением тут не пахло – все наоборот было очень печально.

– Простите, – сказал Коли, повесив голову.

– И это всё, что ты хочешь сказать? – презрительно скривился Шайлиф.

Себастьян поднял голову и посмотрел своему преследователю прямо в глаза: