Кончиками пальцев он ощупал мой череп, на который был наложен пропитанный спиртом тампон.
— Ранка невелика. Хотя она довольно сильно кровоточила, накладывать швы нет необходимости. — Он отступил на шаг и изучающе осмотрел мою голову. — Я ударил как надо, — добавил он, — и в нужное место.
— Мне нравится, когда меня бьют доктора, — сказал я. — Все удары точно рассчитаны.
Он довольно хохотнул. Я попытался ощупать рану. Хенли улыбнулся, увидев, как я удивился, обнаружив, что связан. Впервые в жизни я оказался связанным, и это мне не понравилось.
Со связанными за спиной руками я сидел в тяжелом кресле. Рядом с дверью у стены стоял туалетный столик, на котором покоился мой кольт тридцать восьмого калибра.
Я осмотрелся. Прямо передо мной была большая двуспальная кровать, покрытая клеенкой. На клеенке лежала женщина, которую я разыскивал.
— Мистер Санчес. Доктор Лайонс.
— Привет, — сказал я.
Ее взгляд был прикован к потолку.
— Я предпочитаю использовать ее девичью фамилию, — проговорил Хенли. — С моей стороны это в некоторой степени благородно. Я не напоминаю ей о ее глупом замужестве.
Женщина лежала на спине, глаза ее были пусты. Правая ее рука была накрепко привязана к металлической спинке кровати.
То, что осталось от левой, покоилось, замотанное бинтами, на маленьком ночном столике, переоборудованном в операционный стол. На столике также лежали шприц, скальпель, игла и крючки.
— Я ввел ей наркотик, — вежливо пояснил он. — Это избавляет от страданий мою бедную нервную систему. Никаких криков. Первые два раза она кричала. Я вынужден был заткнуть ей рот, и она укусила меня за руку.
Я заметил шрам на ребре его правой ладони, опухоль еще не опала.
— Эта потаскушка не умеет даже терпеть, — сказал я.
— Где ваши ботинки?
Ему захотелось поменять тему разговора. Должно быть, убогость моего интеллекта удручала его.
— Я сносил все подметки, экономя на транспорте. Надеюсь, док, вы объяснили ей, что некрасиво кусать людей.
— Вы не остроумны.
Я и сам знал, что не слишком остроумен. Я его раздражал. Раздражение частенько переходит в ярость, а разъяренный человек совершает ошибки. Ах, как мне была нужна его ошибка!