Дамские пальчики

22
18
20
22
24
26
28
30

Кончиками пальцев он ощупал мой череп, на который был наложен пропитанный спиртом тампон.

— Ранка невелика. Хотя она довольно сильно кровоточила, накладывать швы нет необходимости. — Он отступил на шаг и изучающе осмотрел мою голову. — Я ударил как надо, — добавил он, — и в нужное место.

— Мне нравится, когда меня бьют доктора, — сказал я. — Все удары точно рассчитаны.

Он довольно хохотнул. Я попытался ощупать рану. Хенли улыбнулся, увидев, как я удивился, обнаружив, что связан. Впервые в жизни я оказался связанным, и это мне не понравилось.

Со связанными за спиной руками я сидел в тяжелом кресле. Рядом с дверью у стены стоял туалетный столик, на котором покоился мой кольт тридцать восьмого калибра.

Я осмотрелся. Прямо передо мной была большая двуспальная кровать, покрытая клеенкой. На клеенке лежала женщина, которую я разыскивал.

— Мистер Санчес. Доктор Лайонс.

— Привет, — сказал я.

Ее взгляд был прикован к потолку.

— Я предпочитаю использовать ее девичью фамилию, — проговорил Хенли. — С моей стороны это в некоторой степени благородно. Я не напоминаю ей о ее глупом замужестве.

Женщина лежала на спине, глаза ее были пусты. Правая ее рука была накрепко привязана к металлической спинке кровати.

То, что осталось от левой, покоилось, замотанное бинтами, на маленьком ночном столике, переоборудованном в операционный стол. На столике также лежали шприц, скальпель, игла и крючки.

— Я ввел ей наркотик, — вежливо пояснил он. — Это избавляет от страданий мою бедную нервную систему. Никаких криков. Первые два раза она кричала. Я вынужден был заткнуть ей рот, и она укусила меня за руку.

Я заметил шрам на ребре его правой ладони, опухоль еще не опала.

— Эта потаскушка не умеет даже терпеть, — сказал я.

— Где ваши ботинки?

Ему захотелось поменять тему разговора. Должно быть, убогость моего интеллекта удручала его.

— Я сносил все подметки, экономя на транспорте. Надеюсь, док, вы объяснили ей, что некрасиво кусать людей.

— Вы не остроумны.

Я и сам знал, что не слишком остроумен. Я его раздражал. Раздражение частенько переходит в ярость, а разъяренный человек совершает ошибки. Ах, как мне была нужна его ошибка!