Орудия Ночи. Жестокие игры богов

22
18
20
22
24
26
28
30

Еще совсем чуть-чуть.

Однако из-за новых ран силы таяли, и работа шла медленно. Волшебника клонило в сон, но он не мог позволить себе такой роскоши. Если враги застанут его спящим, ему конец.

От них ничего не скроешь. Невидимые Орудия, большие и малые, ловят каждый его вздох, считают удары сердца. Ну ничего, настанет час, и они будут агнцами для его волка! Как только он развеет последние путы, связывающие Ашера… Понадобится лишь несколько новых душ.

И души эти принадлежат тем, кто так стремится покончить с его собственной душой. Это ли не насмешка судьбы: его заклятые враги послужат исполнению его же мечты.

Только вот эти негодяи вознамерились во что бы то ни стало первыми поставить точку в его истории.

Подручных у эр-Рашаля почти не осталось. Трое никуда не годных воскрешенных волшебников из древнего Анделесквелуза, три ходячих мертвеца из бывших анса и двое живых детей из того же племени – семилетние близнецы, брат с сестрой. Дети пережили такой ужас, что, возможно, им так никогда и не удастся оправиться. Шельмец до сих пор не принес их в жертву лишь потому, что ему нужны были рабочие руки. Еще ему помогали несколько дюжин запуганных Орудий. Толку от них не было никакого. Силы в каждом – что в перышке колибри.

И все же слугам Шельмеца, хоть и неумелым, вероятно, удастся напасть на врагов и покачнуть чашу весов в пользу колдуна, раздобыв для своего повелителя недостающие сердца, души и тела.

На это и надеялся эр-Рашаль.

Слабость и невыносимая боль не позволяли ему встать с грязного соломенного тюфяка, на котором он лежал уже очень давно.

– Близится ночь, – прохрипел он, говоря на этот раз вовсе не метафорически. – Наш час придет.

Девочка-близнец вдруг рассмеялась отвратительным басистым смехом, будто перед ним был вовсе не ребенок, а некое злобное древнее существо. В глазах ее вспыхнул недобрый зеленый свет.

– Грядет Ночи час.

Зеленый свет померк. Девочка упала на пол, брат в ужасе смотрел на нее. Что это было?

Воздух задрожал, словно в комнате только что побывал какой-то ужасный гость. Остался лишь запах тлена, затхлой земли да лежащий на полу ребенок, отмеченный его появлением.

И тут, словно в жутком приступе несварения желудка, принялись изрыгать свои заряды вражеские фальконеты.

По каменным руинам забарабанила картечь. Один снаряд отскочил от кладки и угодил воскрешенному древнему волшебнику прямо в висок. Голова его взорвалась, пыль и осколки костей полетели во все стороны.

Отчаянно сражаясь со своей непослушной плотью, эр-Рашаль обратился к последнему заклинанию как к последней надежде и стал высасывать силу из врагов, чтобы обратить ее против них самих.

Лорд Арнмагил и Гаурли в обличье Элспет сидели в тени на вершине невысокого утеса, глядя на расстилавшуюся внизу бывшую храмовую площадь Анделесквелуза. Еще с десяток наблюдателей ждали поблизости, кое-кому из них казалось, что императрица и ее главный военачальник излишне льнут друг к другу. Чуть вдалеке лениво постреливали фальконеты и обычные пушки. В руинах полыхали пожары, вспыхнувшие от зажигательных снарядов из катапульт. Фальконеты стреляли нечасто – просто чтобы напомнить о себе. Их огненный порошок действительно не поддавался заклинаниям Шельмеца. И как только хормейстер решит, что им пора выступить хором, они дружно запоют в унисон.

Все, кто решился выступить против эр-Рашаля вместе с Предводителем Войска Праведных, были в тот день здесь. Даже Черный Роджерт. И наградой за ту боль, что ему пришлось испытать, проходя через Идиам и взбираясь на Гору, было пусть и неохотное, но все же уважение остальных.

Главнокомандующий Пинкус Горт потихоньку потягивал вино из заветного бурдюка. Рядом стоял на коленях Нассим Ализарин. Пока он так и не смог увидеть в Предводителе знакомого ему по Артесипее Пайпера Хекта, не говоря уж о том прохвосте, которого когда-то звали Элсом Тейджем. Генерал о чем-то тихо переговаривался с двумя вождями из племени анса. Тех гораздо больше волновало скопление вокруг иноземцев, чем притаившееся в разрушенном городе зло. Неподалеку от Пинкуса Горта, в сопровождении женщины, которую она называла Надеждой, и немощного старика, связанного с ней несокрушимыми узами личной привязанности, прохаживалась Вдова.