Злые ветры Запада

22
18
20
22
24
26
28
30

А отец Браун, насвистывая недавно появившуюся модную «Крошку», принялся колдовать с результатами. Трое, сидевшие в тени, встали и подошли к ней.

Женщина, та самая. С волосами, отливающими серебром седины. Таким же чистым, как острые клепки-шипы, идущие от щитка наладонника до налокотника, прикрытого рукавом. Кожаный нагрудник, высокий, полностью закрывающий горло, переливается тусклой вязью густого серебряного узора. Широкий пояс, обхватывающий крепкую талию бывшей девчонки с ранчо, мерцает шишечками светлого металла от круглой большой пряжки и дальше, в обе стороны. Выпуклое металлическое забрало, блестящее на месте глаз черными бриллиантами линз. Мойра рассмотрела даже побелевшую плоть по ее краям, там, где прибор вживляли. Волосы, росшие именно от границы металла, казались не просто серебряными. Они были белее снега.

Мужчина, высокий, но казавшийся ниже своего соседа. Бурое просторное одеяние, украшенное лишь большим серебряным воротником, искрещенным распятиями, и серебряным же большим крестом, свободно висящим на поясе из грубой веревки. Острые темные глаза и длинная борода, опускавшаяся на грудь. Блестевшая от света ламп кожа бритой головы пестреет татуировками, образы святых и мадонн плотно переплетаются с крестами.

И третий. Невысокий, худощавый, с ежиком практически седых волос, рассеченных с правой стороны вьющейся змеей шрама. Лицо гладкое, с еле заметными мелкими морщинами. Молодое лицо немолодого человека с глазами глубокого старика. Потом она узнала… потом. Кардинал Грегори Рот. Глава Церкви «медового штата», высший судья совета инквизиции.

Мойра смотрела на них красными от слез и лопнувших сосудов глазами. Тряслась, ожидая своей судьбы. Они молчали, разглядывали ее, косились на отца Брауна. Первой заговорила женщина. Каркнула, смешно двигая белесым длинным шрамом на горле, рассекающим темную кожу:

– Расскажи нам, дитя, как ты спуталась с дьявольскими отродьями, как ты попала к Козлоногому? По собственному недомыслию, по чьей-то прихоти или по воле себя самой? Говори.

Мойра вздохнула и, косясь на деловито копошащегося отца Брауна и его помощника, начала говорить. Запнулась лишь раз, понимая, что, стоит упомянуть отца, и все… Только вот она вспомнила пустые безразличные глаза отца и рассказала все полностью. Про мачеху, про индейца, бывшего сначала мохнатой обезьяной с мордой койота и только потом ставшего человеком, про ведьм, про ночь, про жидкость, что ей ввели, и про смертоглава, что не тронул ее.

Когда Мойра закончила, отец Браун смотрел на нее куда внимательнее. А троица в плащах и с распятиями на наплечниках жадно ждала слов, вертевшихся у него на языке.

– Она не врет, – отец Браун кивнул, соглашаясь сам с собой, – в ее крови есть странное. Нужно время. И, да, братья и сестра, девчушка подходит.

Подходит? Куда, зачем? Мойра снова затряслась.

– Хорошо, – кивнул молчавший до сих пор кардинал и повернулся к ней: – Хочешь ли ты служить Церкви и искупить свой грех, пусть и нечаянный?

Мойра молчала.

– Другой выбор, девочка, куда хуже… – невесело улыбнулся кардинал. – Пусть ты и совсем мала, но по какой-то причине мне кажется, что понимаешь ты куда больше многих взрослых. Мне не хочется думать о костре для тебя. Ты слишком молода.

– Что меня ждет? – Мойра сглотнула.

– Боль. Страх. Испытания во имя Господа милосердного и Церкви.

Он вопросительно поднял бровь, буровя девочку взглядом. Мойра всхлипнула. Тело болело все, от корней волос до ногтей на пальцах ног. Стонало и просило передышки, любой, вплоть до смерти. Но она кивнула.

– Скажи это, – попросил кардинал, – громко и четко.

– Я согласна служить Церкви во имя Господа нашего… – шепнула Мойра, – но мне так страшно…

Кардинал кивнул. И, уходя, оглянулся и добавил:

– А будет еще страшнее.