— А ты их не слушай, княжич! Борко да Милован еще молодые, неразумные. Разжигай огонь, дитятко, разжигай.
Добромил снова насупился. Потом расплылся в неудержимой. Понял, что его наставник как всегда шутит.
— Я не дитятко! — притворно-грозно воскликнул мальчик. — Хватит уж, Любомысл, меня обижать!
— Да знаю я! Знаю, что ты не дитятко! — как бы в испуге замахал руками Любомысл. — Это я так сказал, по старческому скудоумию. Не дуйся, княжич, не надо! Прости уж меня!
— Ну, Любомысл! — с веселой досадой воскликнул мальчик. — Тебя не переговоришь!
— А и не надо меня переговаривать, княжич. Это я тебя вразумлять должен. Для того к тебе и приставлен, чтобы ты от меня ума-разума набирался! По выучке умельца знают, княжич.
Княжеский наставник за словом в карман не лез. Любомысл знал несчетное число историй, баек. Вдобавок казалось, что старик набит разными поговорками — только от зубов отскакивают! На любой случай у него всегда есть готовый ответ.
Тем временем усилия Борко увенчались успехом: огонь в печи разгорелся, повеяло теплом.
— Спасибо, матушка, — поблагодарил Борко печь, — спасибо за тепло и ласку.
Так принято у вендов: печь, очаг — это жилище бога Земного Огня. Ему тоже дадут положенную жертву, без этого нельзя. Огонь священен…
— Я утром кабанчика подстрелил, — сообщил Борко. — Выпотрошил сразу, он внизу лежит. Нести?
— Тащи, Борко! Скорее тащи! — обрадовался Милован. — Уха-то ушла! Небось водяной ее сейчас уминает! Сейчас мы кабанчика запечем, да не просто так: а с чесноком, с перцем! Луком пересыплем. Не хуже чем на костре получится.
Милован, ровесник Борко, еще по весне ходивший с ним в отроках, постоянно испытывал легкий голод. Конечно, под их помещением кладовая, и под нее отведен аж целый ярус, там всего полно, год можно безбедно жить — никуда не выходя, но… Там ведь все про запас приготовлено, яства хоть и вкусные, но холодные. А Миловану хотелось чтоб с пылу, с жару! Он еще на берегу, перед мороком, у котла с ухой вертелся, чуть не приплясывал. Милован в нетерпении вскочил.
— Где кабанчик? Я щас мигом сбегаю!
Борко прикрыл устье печи заслонкой. Чтоб бог земного огня Агуня, войдя в силу, не швырял головешки, не гневался, что еще не получил положенную требу.
— К моему седлу кожаный мешок приторочен. Там кабанчик, в холстину укутан. Да погоди, Милован, я сам схожу. Жеребцов заодно гляну. Ну что, други! Готовим кабанчика? А, Любомысл? Поможешь?
Любомысл одобрительно кивнул.
— Тащи толстомясого! Я вас научу, как кабанчика в глине запекать, без всяких вертелов.
— Да он еще худенький, весенний. Сала не нагулял, какое там мясо. — Поднявшись, Борко скоро направился к спуску.
— Ничего, и такого съедим, — залучился морщинами Любомысл. — Тащи, хлеб за брюхом не ходит. Да, Борко! Глянь, что там в кадках да бочонках. Поищи хлебного вина. Больным дадим, да и сами в меру попользуем. Не помешает.