Князь Молнезар хотел, чтобы его сын стал одним из вендов, по образу жизни, по мыслям, по духу. Чтобы Добромил уважал, любил, знал Лес. Знал души деревьев, знал зверье, проживающее под ними. Чтобы не отказывался бы он от матери земли, не стал для нее изгоем, пасынком. Благо и крепость Виннета, и невеликое виннетское княжество со всех сторон окружали невиданные по своему величию леса, хозяевами и владетелями которых — опять же — были венды.
Ведь это они, старейшины вендских родов, не столь уж давно — не то что по меркам богов, а даже по людскому летоисчислению — постановили выделить у истока Ледавы место. Пусть на нем будет построена крепость и сотворено окрест нее небольшое княжество. Благо весь народ в альтидских землях издавна говорил на одном наречии; все, так или иначе, доводились друг другу хоть и отдаленной, но роднёй: все чтили одних богов. Все они были альтидцами… И у всей Альтиды был один враг, окружающий великую страну с трех концов света. И прозвание этому врагу было простое — внешний мир.
Там, во внешнем мире, за пограничьем, люд безжалостно уничтожал друг друга. И делал это, как правило, безо всякой на то причины. Все грызли всех и вся. Сильный пожирал слабого. Слабый огрызался и пытался пожрать сильного. Иногда это удавалось. Во внешнем мире шла нескончаемая бойня. Во внешнем мире властвовала жестокость и корысть. Про любого, мало-мальски удачливого завоевателя говорилось, что жестокость, с помощью которой он стяжал победу, сродни звериной.
Почему-то считается, лесное зверье жестоко. Но это совсем не так: дикий зверь, принадлежащий к одному роду не убивает своих сородичей. Лишь в океане стремительные акулы в своей ненасытности пожирает все, что окажется близ ее зубастой пасти. Вот и во внешнем мире люд был сродни акулам: все воевали против всех. Там постоянно, то тут, то там вспыхивал пожар войны. Вот и выходит, что самое жестокое зверье — человек. Во внешнем мире даже самые захудалые властители, державшие под рукой сотню — другую воинов, безжалостно рвя друг-друга, всегда зарились на богатую Альтиду. И им в мечтаниях мнилось ухватить от нее жирный, или не очень, кус. Лишь бы ухватить, хоть что-нибудь, хоть как-нибудь. Лишь со стороны полуночи, из мрака вековых льдов и царства холода, никто не угрожал альтидским землям. Вот потому, со стороны заката, мощная крепость в истоке Ледавы была необходима. Вендские старейшины это понимали. И виннетский князь никогда не забывал, на чьих землях основано его княжество….
Надежды виннетского князя Молнезара оправдались — молодой вендский охотник Велислав стал лучшим воспитателем его сына: Добромил рос настоящим охотником, воином, мужчиной. А полсотни вендских охотников, под предводительством Велислава стали для маленького княжича такой внушительной охраной, какой мог бы позавидовать иной, совсем не бедный иноземный властитель — содержащий для этой цели не одну сотню воинов…
ГЛАВА 4
О некоторых чудесах, с которыми столкнулись вендские охотники в своем родном доме — лесу
На узкой глухой звериной тропе под копытами коней хрустели сухие сучки. Влажная, истоптанная лесными жителями земля в низинах хищно чавкала. Венды поднялись на сухой пригорок. Над ближним кустарником, всполошась, закружила хохлатая сойка. Хохолок у птицы вздыбился. Перья затопорщились. Тревога! Птица искала для разора птичьи гнезда, и всадники отвлекли ее от этого важного занятия.
С вершины ближней сосны послышались тревожные щелканье и цоканье. Это ругалась белка. Наверно, где-то рядом ее жилье. Смышленый зверек отвлекал или пытался увести непрошенных гостей подальше от гнезда. Добромил, поискав глазами, увидел высоко на дальней лиственнице искусно сплетенное из веточек беличье гайно. Мальчик чуть улыбнулся: «Не бойся, никто тебя бить не будет. Ни к чему… Весенний мех — он цены не имеет. Вот зимой — другое дело. Выводи спокойно своих бельчат. Живи без опаски. Однако — всех распугаем. Эка как шумим! Небось, на весь лес слышно — мы идем». Незаметно для себя мальчик научился видеть мелочи; думать как заправский охотник. Еще бы! С такими наставниками всему научишься.
Прозор, едущий, как и положено предводителю — впереди, увидел меж деревьев просвет: небольшую, залитую солнечным светом поляну. Видимо заметив, или услышав, там что-то необычное, он поднял руку: призывая к вниманию и тишине. Обернувшись к спутникам, Прозор, чуть качнув головой, стрельнул глазами в правую сторону. Затем, плавно поведя туда рукой и приложив палец к губам, сделал страшные глаза. Чтоб его спутники — чего доброго! — не вздумали каким-нибудь необдуманным возгласом обнаружить себя. В основном это относилось к Добромилу. Борко и Милован знают, как надо вести себя в лесу, а Любомысла трудно чем-либо удивить. За долгую жизнь старик и не такое видел.
Тур средь ветвей возник призрачным видением. Задрал голову с острыми, слегка изогнутыми рогами. Утробно и густо замычал. Эхо покатилось по лесу. Слева, из-за отдалённых темных сосен, на его зов выскочил второй бык, громко треща сучьями. Он был чуть поменьше первого — и туловом, и рогами. И отваги у него пока было не так уж и много. На чужую землю его привела дерзость и желание обладать своей первой самкой. Пришлый тур остановился, заревел…
Краткий миг быки стояли неподвижно, буравя друг-друга пристальным взглядом. Затем разом ринулись вперед, выставив крутые лбы и острые рога. Копыта взрыли землю. Туры бежали так, что гулко содрогалась земля. Из-под ног комьями вылетали обрывки мха и дерна. Помн
Еще не один год он с отвагой будет охранять свои владения, отваживая незадачливых и неискушенных в битве соперников. Вдали послышался глухой рев — это самка призывала победителя. С шумом прогнав сквозь ноздри струи теплого воздуха, лесной великан скрылся меж деревьев.
— Ух, — выдохнул Добромил. — Вот это да!
— То-то, — ухмыльнулся довольный Прозор. Еще бы, схватку любимцев богов не каждый раз увидишь! — А вы чего за ножи похватались? — богатырь порицающе цыкнул на молодцев. Борко и Милован в самом деле сжимали, поигрывая пальцами, рукояти длинных боевых ножей и горящими глазами смотрели в сторону, где скрылся гордый великан. Лица парней были печальны: ушла знатная добыча. — Аль не знаете, что по весне тура не берут! Весна — это пора любви. Вот в другое время — пожалуйста. Принесите требы великие, попросите дозволения у Дивы. Мол, богиня, прости нас неразумных — хотим твоего слугу добыть. Поизносились, и пояс турий нам нужен, чтоб все нашу отвагу видели. Берите по ножу и в лес. Ну а кто победителем выйдет, так то никому не ведомо. Сами видели, каков он в бою — тур. Проворства не меньше нашего, а уж си-илы… — зажмурив глаза, протянул Прозор.
Предводитель пришел в благодушное настроение. Битва лесных великанов запала в душу. Забылись и ночные передряги, и мертвый берсерк, что на белый свет наглядеться не мог, глазами медяки спихивая. Прозору захотелось поговорить, благо никакой опасности поджидать не приходилось. Бой туров распугал все зверье на многие версты вокруг.
— Хочешь, княжич, расскажу, отчего по тем, кто по лунной дорожке на Велесовы пастбища ушел, печалиться не надо? Ты знаешь нашу притчу?
— Какую притчу? — полюбопытствовал Добромил. — Любомысл мне много всяких сказов и преданий рассказывал. Скажи, может и знаю.
Княжеский наставник усмехнулся. Ну-ну, сейчас Прозор загнет что-нибудь этакое! Не с его косноязычием только притчи да байки рассказывать. Нет, его друг, конечно, умеет и складно толковать, и болтать о чем угодно, и повеселиться, когда для веселья причина есть. Но вот притчи? Это что-то новое. Чтобы сказы сказывать, надо чтобы голос как лесной ручеек журчал да убаюкивал. А в иных местах повышать его надо, чтоб бурным потоком грохотал. Чтоб пугались, те кто слушает, переживали… А вот Прозор? Ну никак зычный голос дружинник не был схож с тихим водным перезвоном. Водопад бодрящий со стремниной — это пожалуйста, а вот убаюкать? Добро — пусть говорит. Послушаем. Может и развеет княжича, отрешит от тяжких дум. Любомысл-то видел, что отрок хоть и улыбается, но печаль порой омрачает его лицо. И причину этому старик знал — княжич о погибших друзьях тоскует.
— Была у одних стариков-родителей любимая дочь, — проникновенным голосом загудел Прозор, — души они в ней не чаяли, нарадоваться не могли. Ладненькая такая была… складненькая. Ну прям — ягодка лесная! И вот как-то пошла лапушка-дочь в лес: ягоды там собирать, иль грибы… А может орехи. Не знаю точно… И попалась она на глаза лесному быку-туру. Такому же, как мы только что видели. А родители дочку нарядно одевали. Ярко… Вот увидел девушку тур, и загорелись у него глаза. Ноздрями зашевелил, задышал тяжело и замычал на весь лес. Как туры зов дают, ты Добромил щас слышал, — громко и зычно, аж листва дрожит. Глаза у него — ну прям как рубахи у наших молодцев! — заалели-побагровели. Захотелось любимцу богов женихаться с этой девицей. Я же говорю — красивая, нарядная, румянец на щеках. Не устояло турье сердце… Подбежал он к девушке, и говорит ей ласково, сватается: «Давай поженимся, красна девица?» А девушка испугалась быка-тура: глаза у него кровью налитые, и копытами землю скребет от нетерпения. Пустилась она от такой страсти бежать куда подальше! А тур за ней! Долго ли коротко ли бежали, и вот бежала, бежала девица, да не удержалась на ноженьках своих неутомимых и упала. А бык бы-ы-стро мчался… Не мог сразу остановится, стать свою богатырскую сдержать… Ну, налетел он на нее… и невзначай затоптал копытами свою невесту. Бык-тур — он большой, тяжелый… После его копыт навряд кто жив останется… Что делать? Принес тур ее родителям-старикам на своих длинных рогах. Забирайте, мол, свою дочь — призвал ее к себе Велес, умерла она. Хороните по обряду, да тризну справьте. Не удалось нам пожениться… Ну что тут поделаешь? Погоревали-погоревали родители, да похоронили лапочку-дочь. Да вот только никак все успокоиться не могли — плакали да убивались… Забыли, что по ушедшим слез лить не надо. Одна отрада у них была: как спать лягут, так все им видится, что дочь на рогах у тура каждую ночь к ним приезжает, на лавку у стены садится и разговаривает с ними… Ну, еще еду готовит, да в избе прибирается-хозяйствует. Совсем как при жизни! Много времени прошло, много слез старики пролили. — Тягучим голосом, нараспев, тянул Прозор, не видя, что отроки — Борко да Милован, покраснели и надули щеки так, что казалось: румяные лица вот-вот лопнут. — И вот настала ночь, когда не пришла к ним дочка разговаривать и в избе прибираться. Одну ночь ее нет, другую… Что ж случилось-то такое? Захотелось родителям узнать, куда их дочь подевалась. Вышли они ночью в лес посмотреть, да поискать ее. И тут слышат в кустах стоны натужные, и будто кто-то, что-то тяжелое волочёт! Побежали старики туда, а там их дочь впрягла тура-быка в большое корыто, и тянут они его вместе. А корыто слез полное, что родители по ней пролили! И не сдвинуть это корыто с места. Вот какое оно тяжелое! Поняли родители, что не стоит плакать да убиваться по дочери: тяжело ей с их слезами совладать. Слишком уж их много пролито. Даже тур, ее жених, и тот это корыто с места сдвинуть не может. Перестали старики по ней плакать да убиваться. Прошло еще какое-то время. И вот как-то раз, как стемнело, снова пришла их любимая дочь. И говорит им такие слова: «Спасибо батюшка, спасибо матушка, что перестали плакать по мне, да убиваться. Не пускали меня ваши слезы с земли на небо. Много их было, тяжелы они — назад тянули. Если бы вы не плакали по мне, то я давно бы с земли ушла. А теперь, когда нет у меня этого корыта слез, я могу на луну уйти, пусть Велес рассудит обо мне». И ушла она, и больше к родителям по ночам не приходила. А вот только с той поры горевать они перестали. Поняли, что слезами горю не поможешь. Что наоборот, радоваться надо — когда человек с земли уходит. Ведь если не грешил он сильно, и в пекло не попал по велению Велеса, то жизнь его ждет гораздо лучшая, чем прежде была. Так что никогда не надо по ушедшим горевать, Добромил, — заключил Прозор, — они тебе спасибо скажут, что не приковывают их наши слезы да печаль к земле, как приковывали эту вендскую девушку…
ebooksa