Курган. Часть 1, 2

«В общем, притча хороша. Хоть Прозор и рассказывал не слишком складно, — подивился Любомысл. — Можно было бы и приукрасить — более витиевато изложить. Впрочем, он прав: не стоит горевать по ушедшим, а только радоваться надо, что им лучше, чем нам. Да и княжич к Прозору прислушивается — для него он герой. Что ж, Прозор молодец — к месту свою притчу рассказал. Странно, почему я ее раньше не слышал?»

— Эх, Прозор, Прозор! — заулыбался, залучившись морщинами старик. — А ведь знаешь что? Великий дар в тебе пропадает! Зазря пропадает! Я б на твоем месте бросил бы службу у нашего князя, да подался бы в былинщики! Заимел бы себе гусли, аль какую другую вещь — поющую да слух услаждающую. И ходил бы я с этими гуслями по городам и иным местам, где добрый люд живет, не тужит. В каждой корчме я бы такие байки да притчи занятные рассказывал, да подпевал, когда надо, густым голосом. Когда бы, в какое поселение ты б не зашел, то матери молодые выводили бы своих чад малых, и показывали бы тебя им. Чтоб до конца дней своих разумные дети помнили, как мимо них проходил славный сказитель, да песню пел… Потом бы глядишь — и внукам бы это рассказывали, хвалились… Ты только подумай, Прозор! — хитро-проникновенным голосом убеждал старик дружинника. — Везде тебе почет, все тебя любят и знают! А тебе ничего и делать не надо: только знай, горло дери в свое удовольствие, да честной люд вот такими сказками потешай! И все бы тебя знали, привечали, да к себе погостить зазывали. Ведь каждому было бы лестно, что у них на лавке у стены сидит не кто-нибудь, а сам великий былинщик Прозор! Да песни и байки свои ладные тянет! Эх, какой баюн в тебе пропадает! Вижу теперь, не только мечом ты махать горазд.

Прозор с подозрением покосился на Любомысла. В словах старика явно чувствовался какой-то подвох. Особенно, когда Любомысл сказал, что его будут детишкам показывать, как диво-дивное, и что он на лавках будет горло драть. Прозор думал, чем бы ответить…

А два молодых увальня — Милован да Борко уже в открытую скалили зубы. Ладно, у них ума пока не палата — набраться его еще где-то надобно. Им лишь бы поржать как жеребцам — что вокруг кобылок вертятся да гарцуют, да баклуши побить. «Ничего, в Виннету вернемся, я их погоняю поутру, поплещутся у меня в Ледаве — с берега на берег по несколько раз без остановки, — злорадно подумал Прозор, — когда посинеют, румянец спадет, так забудут, как над старшими насмехаться! Пыл-то быстро сойдет».

Хотя, конечно, Прозор это просто так подумал. Не будет он парней гонять. Борко и Милован дружинники княжеские, да вдобавок ко всему — венды. Они охотничье и воинское умение с молоком матери всосали. И так все умеют. И Ледаву могут переплывать туда да обратно устали не ведая. Конечно, на мечах им далеко до Прозора, да и из луков парни не могли бить в кромешной тьме. Но, не все сразу… Опыт потребен.

А таких как он немного. А вообще-то — в остальном молодцы уже ничем не уступят другим воинам. И иноземным воителям с ними тягаться бесполезно. Велислав — он кого попало в свою дружину не набирал! Ему князь Молнезар полную волю дал: какова должна охранная дружина при маленьком княжиче быть — то Велиславу решать. Вот Велислав и набрал самых лучших. Милован и Борко из рода Рыси, сам Прозор из рода Лося. Есть воины и из других родов. Почитай что со всех вендских лесов, из всех родов, кто-нибудь да несет службу при князе. А уж в охранный отряд Велислава вообще самые лучшие вои и охотники набраны! Недаром у всех знак на плащах одинаков — прыгающая рысь в круге. Рысь — это понятно. А круг означает солнечный щит бога Хорса. Нет равных этим витязям… Нет — и не будет!

Милован и Борко всё скалились. Лишь бы насмехаться над старшими, всякую чушь выслушав. Борко вон — даже про свою переломанную руку позабыл… Его хоть и сильно зацепило, да нестрашно. Наружу кость не вышла. Тут главное ее в лубок правильно уложить. А это Прозор делать умел. Все от отца Беляны пришло. Ах, Беляна, Беляна… Дочь деревенского знахаря. Подружка детства. Жаль, что по вендским законам нельзя жену из своего рода брать. А так бы женился Прозор на ней, не раздумывая. Беляна после смерти отца тоже людей врачевать начала. И ничего, получается. Доброй знахаркой стала. Советами ему помогала. Вот и серебряное простенькое колечко, что на пальце у Прозора крепко сидит, она на добрую память дала. Если б не кольцо это, то лежал бы сейчас в Древней Башне вместе с другими. В беспамятстве бы лежал… А Велислав бы их сторожил…

Прозор взглянул на кольцо. Ничего особенного. Такие колечки маленькие девчушки носят. Что это там Беляна говорила: что не простое оно? Прозор как надел его перед расставанием, так и не снимал. Почти вросло в палец. Надо будет как-нибудь снять — с жиром и нитью, да глянуть: может там внутри какой знак-оберег есть? «А не пойти ли нам, когда все закончится к старшинам рода? — обожгла неожиданная мысль. — Да не упасть ли им в ноги вместе с Беляной? Ведь они хоть и из одной деревеньки, да никаким боком родней друг другу не приходятся!..» Ведь в их деревне ни у кого не было таких чудных рыжих волос как у Беляны, да таких голубых глаз. Отец ее был пришлый, а мать… Как Прозор слышал, мать Беляны великой знахаркой была, и тоже не из рода Лосей. «Надо будет разузнать получше, — уже весело подумал богатырь, — да и Беляна сказала, что ждать будет. А то, что она рыжая — так я слышал, что рыжие женщины, они великим даром наделены! И каждая по-своему. Может и Беляне ведомо, что мы вместе когда-нибудь будем? Ведь недаром так сказала — „ждать буду…“. Точно, так и сделаю».

Настроение Прозора заметно улучшилось. Взглянув, на улыбающихся Борко и Милована, оскалился в ответ, и со значением молвил:

— А что ребята? Что это вы такие смешливые вдруг стали? Я что-то не пойму! Вам перст покажи — так вы и над ним смеяться будете? Ведь верно? Показать, чтоб веселее ехать было?

Прозор вздел над головой жесткий, как древко копья-сулицы палец. Борко ухнул, а Милован, захрюкав, чуть не рухнул с лошади. Любомысл от души показывал свои крепкие, не по возрасту, зубы. Добромил звонко залился смехом, но не над пальцем Прозора, а над потешным видом молодых дружинников. Одни только лошади ничего не поняли. Но и то, от неожиданного шума они запряли ушами и стали беспокойно оглядываться на седоков.

Дорогу венды не выбирали. Какая в лесу дорога? Нет в лесу дорог. Только звериные тропы. Частенько приходилось объезжать всяческие буреломы и завалы. Лошадям там трудно приходится. Их надо беречь. Поэтому приходилось изрядно петлять, но все равно, река — вдоль которой они ехали к озеру — время от времени мелькала за соснами. Далеко от реки путники не отъезжали. Вот и сейчас — небольшой отряд выехал к песчаной отмели. Прозор остановился, глянул вдаль. Вроде до озера немного осталось.

Речка названия не имела. Хоть она и широка, да и глубина в ней по всей видимости немалая, ее никто никак не называл. Таких речек в Ледаву немало впадает. И если давать каждой свое имя — так запутаешься. И была она не такая уж и длинная: версты четыре, ну может пять, не более. А там и озеро — из которого речка начало брала.

— Прозор, — спросил Любомысл, — а что там Витольд про Древнюю Дорогу говорил? Ты что-нибудь про такое слышал? Ты там бывал?

— Бывал Любомысл, и не раз. Только давно. Колодец? Колодец там есть. Это верно. А вот тумана что-то я не заметил. Никакого… ни утреннего, ни вечернего. Просто обрывается эта дорога неожиданно, сразу же за этим колодцем. Будто отрезает что-то. А дальше чащоба да бурелом начинаются. Стеной деревья стоят — не продраться. Да по этой дороге никто никогда не ходит. Даром что древняя… Я не слышал, во всяком случае, что можно так быстро до Виннеты добраться, как это Витольду удалось. Да и не живет в тех местах никто. Сам знаешь. Венды — они в основном по другому берегу Ледавы селятся. А с этой стороны, если только у моря, вон как ты, например. Ведь род Бобров, он от моря недалече свои деревеньки ставит. Поглубже в лес — Куницы и Беры, да с другой стороны, насупротив Виннеты, рода Глухарей и Оленей обосновались. А в том месте, куда мы едем, никто и не селился. Окрест озера на многие версты ни одной деревеньки нет. Даже самой маленькой. До ближайшей, где род Беров, отсюда полдня пути будет. Так что никому это Древняя Дорога не нужна. Некому по ней ходить. А вот то, что Витольд по этим местам бродил мне не по нраву! Хоть они и глухие, зато наши. Мы же к ним в их фьорды не лезем, верно, Любомысл?

— Верно, Прозор, — тяжело вздохнул Любомысл, вспомнив свое детство: разрушенную саратанами деревеньку, и туманный просоленный фьорд на севере, где прошла его юность. Верно, — глубокомысленно заметил старик, — не лезем… Я хоть и вырос среди вестфолдингов, и все их повадки и устои мне ведомы, но вернуться к ним не хочу. Разные они бывают… вестфолдинги. Есть и хорошие, вон как, например мой ярл был. А есть и такие — как Витольд. Что тут поделаешь? Люди — они и должны быть разными.

— Но не такими, как Витольд, — пробурчал Прозор. И что он так черных Йоруба ненавидит? Ведь должна же какая-то причина быть? Наверное, ему на хвост эти воины круто соли насыпали… А чего это ты вдруг про эту Древнюю Дорогу заговорил, Любомысл?

— Да вот понимаешь, друг, любопытно было бы на нее взглянуть. Что там такое? Что там за туман такой на её краю стелется? Вот и Земли Мрака, в которой дикие бруктеры обитают, тоже за каким-то туманом скрываются. Я вот и думаю, не одно ль это и тоже? А ну как можно сквозь этот туман пройти, да посмотреть, что там? Вдруг — не то, что очень хорошее, а может даже весьма для нас полезное обнаружится? Для нас — это для Альтиды, — пояснил старик. — Или наоборот — там беда какая-нибудь скрыта. Все-таки это место под боком у Виннеты. Вдруг что и вызнаем?

Добромил неожиданно загорелся от слов своего наставника.

— Дядька, а давай мы до этой Древней Дороги сначала доедем! — предложил мальчик. — А к волхву чуть позже. Ведь когда мы к нему заедем, так неведомо — что потом будет. Вернее ведомо: к Велиславу на выручку направимся. Но к Древней Дороге мы уж точно не вернемся. Не до того будет. А так… Ведь это место тоже у озера. Прозор, ты ведь знаешь, как к нему ехать. Что ближе будет, сначала туда, а потом к волхву, или наоборот?