Единственной отдушиной оставались разговоры с императрицей. Она, как и прежде, благоволила сестре своего мужа. От нее не стали держать в секрете новости о рождении ребенка. Арселия ни на секунду не усомнилась в том, что дитя Мейрам не будет угрозой Адилю, потому что как никто другой во всем дворце понимала всю боль и счастье этого неожиданного материнства.
Мейрам тихо вздыхала про себя, удивляясь тому, как Арселии удается сохранить столь чистую душу в окружении сплошной грязи и интриг. И мысленно благодарила все стихии за то, что однажды Мушарафф бен Рушди переступил порог дома родителей Арселии. Не разразись та песчаная буря, не приведи она караван работорговца в уединенное жилище, многие судьбы в Золотых Землях сложились бы гораздо трагичнее.
Шли недели, затем месяцы. Она смирилась, простилась с прошлым, спрятав драгоценные имена любимого мужчины и рожденного ребенка в самых дальних уголках памяти. И решительно переключила свое внимание на совершенно иные дела.
Красивой женщине не обязательно быть умной. Красивая женщина не воспринимается настоящей угрозой. Красивую женщину можно простить за неловкость и неосторожную фразу. Мейрам умела быть по-настоящему красивой.
Находясь все время подле брата, она невольно стала частью политической и военной жизни империи. Длинные мучительные церемонии, официальные приемы, визиты вежливости, показательные прогулки на виду толпы зевак Мейрам использовала для того, чтобы хотя бы немного сблизиться с теми, чья поддержка была необходима Сабиру.
За несколько месяцев такой жизни она разделила окружение брата на два типа людей.
Первый - преданные и верные псы, благоденствие их целиком и полностью зависело от устойчивости императорского трона. К примеру, Сиф Йонна. Холодная ненависть, начало которой положила казнь несчастного Махрана бен Шарди, постепенно переросла в полноценную войну, только вот разворачивалась она не в полях или крепостях, а в сияющих чистотой и блеском драгоценностей залах дворца. С людьми, подобными Йонне, Мейрам старалась общаться как можно реже и, по большей части, как слушатель.
Второй - те, кто повиновался императору лишь по долгу клятв или также, как и сама Мейрам, от отсутствия свободы выбора. С ними можно было позволить себе некоторую прямоту или случайную оговорку.
Разумеется, ни о какой откровенности речи быть не могло - слишком много лишних свидетелей у таких разговоров, чересчур легко неосторожное слово превращалось в топор палача, занесенный над головой.
Но небольшую вольность, случайную оговорку, Мейрам могла себе позволить хотя бы изредка.
- Дети - огромный дар, ниспосланный Стихиями, - обронил однажды Илияс, новый верховный жрец храма Всех Стихий, сменивший на этом месте погибшего Дияра.
В этот день проходило торжественное чествование стихии Земли. Императорская семья восседала в центре огромного зала, наблюдая за священнодействием. Жрец продолжил:
- Уверен, что жители империи чувствуют себя в безопасности: сиятельный род процветает, а линия Сабира продолжилась напрямую. Большая удача для государства.
- Вы, как всегда, правы. Наследование власти от отца к сыну, что может быть естественнее?
- Однако Адиль пока так юн, сущее дитя.
- Он способный мальчик, к тому же, в нем совершенно не проявляется ни жестокость, ни самовлюбленность, свойственная нашей семье, - Мейрам позволила себе задержать взгляд на щуплом жреце чуть больше положенного. И тут же смущенно отвела глаза. - При правильном обучении мальчик превзойдет своего сиятельного отца, а учителя у наследника очень хорошие.
- Уверен, однажды он станет прекрасным правителем. Когда достигнет необходимого возраста, разумеется.
- О, конечно. Мой брат еще молод и полон сил. И это к лучшему: его наследнику не придется созерцать дряхлость и постепенное угасание жизни отца.
Жрец едва заметно вздрогнул, бросил на Мейрам косой взгляд из-под полуопущенных век и осторожно произнес:
- Мы не можем знать будущего наверняка.