Все, все наперекосяк! Операция, которая должна была закончиться за час, проваливалась в тартарары вот уже вторые сутки! Невероятно! Ладно, ночная выброска — это действительно пижонство с его стороны! Можно было заброситься с вертолетов, можно было бы просто войти в крепость снизу, подняться по тропе и вырезать этих сраных гробокопателей без единого выстрела, ножами. Сделанного не воротишь — промазал! Но что произошло потом? Кто мог предположить, что ненормальный профессор, его родственничек и ассистентка прорвут кольцо и исчезнут в здешних ущельях вместе с рукописью? Кто бы мог подумать, что, ставшие на след беглецов профи не прикончат их за первые сутки? И что, Scheifie[110], могло случиться с поисковой группой? Куда, ScheiBe, делись пятеро нехилых профессионалов, у которых за плечами не только боевой опыт открытых столкновений, но и несколько тайных ликвидаций, проведенных скрытно и четко! И кто, ScheiBe, эти трое? Реинкарнации Рэмбо, мать их так?
Он тяжело задышал, набычился и поймал на себе перепуганный взгляд какого-то мальчишки, у которого от страха мороженое стало поперек горла. Вот черт!
Вальтер попытался улыбнуться, но мальчишка так и замер с ложкой в руке, не сводя с него обалделого взгляда. Ну и черт с ним! Пусть себе дрожит! Мне-то какое дело? Нужно остыть, нужно взять себя в руки! Впасть в бешенство — это худшее, что можно сделать в таком положении. Нужно успокоиться, заставить себя быть холодным, рассудочным. Таким, каким он был все эти годы… Ведь именно это помогло ему выжить. Тяжело сохранять рассудочность, когда все летит к чертям, но… Но ничего еще не потеряно. На операцию отведено трое суток, значит, есть еще день и ночь. А там — посмотрим, чья возьмет!
Он привел дыхание в порядок и огляделся по сторонам, стараясь замечать детали, топить захлестнувшие его эмоции в подробностях, в чужих жестах, движениях, словах. Это всегда помогало, поможет и на сей раз.
Уборщики-арабы прижимали к уху трубки и болтали, не выпуская из рук швабры, обросшие серыми мокрыми дредами. Девушка у кофейного автомата, вся в сережках и бусинках, словно она побывала в руках у маньяка, одержимого пирсингом, говорила с кем-то через блютус, и маленький наушник ритмично мигал голубым в глубине ее, изуродованной железом, ушной раковины. Поросший шерстью по торсу, как скала мхом, мужчина славянской наружности рычал что-то в микрофон своего платинового «Верту» и постукивал по деревянной столешнице массивной кистью боксера. В зарослях на его груди можно было рассмотреть золотой паломнический крест размером с пол-ладони, густо усеянный драгоценными камнями. Такие распятия изготавливались ювелирами в лавках арабов-христиан возле храма Гроба Господня в Иерусалиме — там же их и приобретали люди определенной профессии, характерного мировоззрения и соответствующего воспитания — ювелиры делали неплохой гешефт на братве из разных стран.
Вальтер, побывший в жизни профессиональным спортсменом, военным, наемником и убийцей по найму, знал о том, что такое братва, не понаслышке. Он и сам начинал свою неофициальную карьеру в рядах (как бы это сказать помягче?) неформального объединения, возникшего в славном городе Дрездене в году 1989-м, перед самым падением Стены.
Мастер спорта по спортивному пятиборью, член сборной ГДР, уже не молодой, но еще и не старый капитан Народной Армии, призер нескольких чемпионатов мира, участник двух Олимпиад, холостой (а значит, завидный жених) — он жил в довольстве и достатке. И, конечно, думать не думал, что через несколько месяцев его беззаботная жизнь кончится, а в новой Объединенной Германии ему не будет места.
Стена казалась незыблемой. Социалистический строй и Эрик Хонеккер — вечными, как египетские пирамиды. Вальтер, которого тогда звали Карлом, родился, когда Стена уже стояла, и справедливо полагал, что есть вещи, которые не порушить. Да и зачем? По меркам Восточной Германии он был богат, успешен, видел мир, мог позволить себе то, что для большинства его соотечественников было недостижимо. Конечно, во всем можно найти минусы, но в целом…
Его тренер, седой, красноносый и дальновидный Альфред Кляйн (угораздило же могучего, почти двухметрового, мужика родиться в семье с такой фамилией!), большой любитель молодых пловчих и прогрессивной химии, заговорил с ним о будущем сразу же после Рождества.
Они беседовали в помещении подземного тира, вдвоем, чтобы никто не услышал. Смешно, конечно — Карл с семнадцати числился сотрудником ШТАЗИ, и можно было голову дать на отсечение, что и тренер работал на Дом № I[111] не один десяток лет. В противном случае, ему бы и дворовую команду тренировать не доверили, не то, что сборную страны!
— Скоро всему этому придет конец… — сказал Кляйн, снимая наушники-беруши.
— Чему? — удивился Карл, который тогда был на двадцать лет моложе и на сто лет глупее, чем сегодняшний.
— Всему этому, — пояснил тренер хмуро. — Нормальной жизни. Что ты еще умеешь делать, кроме как стрелять, плавать, скакать на лошади? Шпагой махать?
Карл пожал плечами.
Совсем сдурел старик.
— Ах, да, забыл… — продолжил Кляйн. — Еще flachlegen Schnitte[112]. Только учти, в тебе столько анаболиков и гормонов, что стоять он у тебя будет не долго…
— Пока все в порядке, — ухмыльнулся Карл. — Не жалуюсь.
Он не понимал, зачем тренер завел этот разговор, но сообразил, что просто так старый лис подставляться бы не стал. Может быть, контрабанда? Карлу доводилось выполнять щекотливые поручения своего куратора и перетаскивать через границу, а то и через несколько кордонов, самые разные вещи. Ну, чего дед тянет?
— Я тоже не жаловался. Присядем? — предложил Кляйн и, не дожидаясь ответа, присел на низкую скамейку в углу стрельбища.
— Я не хочу ходить по кругу, — сказал он, глядя Карлу в глаза. Крупный, покрытый сиреневыми прожилками, нос тренера лоснился в свете тысячесвечовых ламп. — И не хочу слушать глупые возражения. Сам все увидишь. Но когда увидишь, может быть поздно. Начнется неразбериха, а если вода мутная, рыбка в ней ловится лучше всего. Послушаешь меня сейчас — будешь в новой жизни богатым человеком. Побежишь доносить — потом себе локти искусаешь.
ebooksa