Формула счастья

— Какую?

— Наши доклады дойдут до места назначения. Через…моего юсианского единомышленника.

— Ага-а-а! — его губы скривились в ужасной гримасе. — Наконец-то раскрылись твои козни! Предлагаешь просить помощи у какого-то негуманоида? Добровольно поставить себя в зависимость от него?!

Я ощутил невыразимую усталость.

— О какой зависимости ты говоришь…

— Нет! Никогда я не доверю судьбу человечества «рукам» негуманоида! — Его уже трясло от ярости. — Никогда, слышишь!

— Ничью судьбу ты ему не доверяешь…

— Ты предатель! Ты просто псих! Не может нормальный человек так служить чужим, чуждым интересам! Я встал и посмотрел на него с презрением:

— Ничьим интересам я не служу, Ларсен. В отличие от тебя, который всю жизнь служил и теперь не способен принять самостоятельное решение, хотя отлично понимаешь, насколько оно необходимо. Я подчиняюсь единственно соображениям здравого смысла, и именно он обязывает меня бороться против всего, что подрывает его устои. В том числе — против твоей инерции безликого служаки!

Он оттолкнулся спиной от стенки и потянулся к флексору, точь-в-точь как Рендел два часа назад. И так же, как тот, опустил руку.

— Ступай, — прошептал он, может быть, даже не мне, а какому-то своему кошмарному видению. — Не буду… больше спорить. Ни с кем… никогда уже!..

— Поспорь, наконец, с самим собой, — посоветовал я. — Пришло время свести счеты. А что касается меня, я не могу тебя слишком долго дожидаться.

Глава тридцать вторая

В сущности, я вообще не мог больше позволить себе ждать. И все же, когда я чуть позже сел за свой письменный стол, чтобы набросать доклад Медведеву, я уже знал, что не понесу его Чиксу прямо на следующий день. Состояние аффекта прошло, и теперь наступил черед тревожных колебаний, обоснованных сомнений. «Нет, не завтра, — думал я. — Может, послезавтра…» Я должен был внимательно обдумать все мыслимые последствия такого переломного хода. Да и, в конце концов, кто такой Чикс? Какой-то негу-маноид… Я вспомнил, как мы вместе тащили Странного юса из биостанции, как он показывал мне чудеса на звездолете, демонстрируя сверхмощь,… или просто проявляя гостеприимство? И как он поторопился выпроводить меня с юсианской базы после того, как рискнул открыть мне так много юсианских Проектов… Кто он такой? Разумное существо, которое, подобно мне, колеблется и сомневается? Которое стремится к тому же, к чему и я, просто потому, что несколько раз встретилось со мной, каким-то случайным гуманоидом, поняло меня… хоть в какой-то мере? Что объединяет нас, кроме тех кратких мгновений почти дружеской сопричастности, которая, может быть, существует только в моем воображении?

Я закончил план доклада, а вопросы продолжали настойчиво давить мой разум, путая все и не давая ни одного четкого ответа. Я упрятал блокнот в сейф с намерением утром написать сам доклад целиком. Потом быстро помылся, поужинал несколькими бутербродами и, заведя будильник на час до восхода Ридона, лег, чтобы поспать в оставшееся время.

Сквозь сон я услышал, как кто-то входит в холл, и в тот же миг оказался у двери, ведущей туда из спальни. Пинком открыл ее, сжимая в руке всегда заряженный флексор… В красноватых сумерках на меня как-то странно смотрела Элия. Я помедлил, прежде чем опустить флексор, но совсем его не убрал — я уже не верил никому на этой базе, и вообще никому и нигде.

— В другой раз не забывай запираться, раз ты так… неспокоен, — она приблизилась ко мне, плотно укутанная в толстый клетчатый плед и дрожавшая так, что у нее стучали зубы. Она смущенно пожаловалась: — Холодно мне… Очень… И оставь в покое этот флексор. Я пришла без своего.

Заметив мои колебания, она с неким слабым подобием улыбки на пересохших губах распахнула одеяло. На ней была только длинная шелковая ночная рубашка — было ясно, что оружие ей спрятать негде. Теперь настала моя очередь смутиться. Я швырнул флексор на стол, он с неприятным стуком шлепнулся на деревянную крышку. А Элия вдруг неожиданно устремилась к двери в коридор и защелкнула замок. Потом повернулась ко мне, продолжая дрожать. Я импульсивно потянулся обнять ее, но она, пошатываясь, стала отступать к тахте. Забилась в уголок и нервно подтя-. нула плед к подбородку. Волосы ее беспорядочно упавшими прядями обрамляли лицо, неестественно осунувшееся от напрасного усилия скрыть какое-то внутреннее напряжение. Светлые глаза с резко контрастирующими черными расширенными зрачками словно фосфоресцировали, столь явным был излучаемый ими ужас.

— Это не от холода, — сказал я хрипло.

— Нет… Я боюсь!