— Что ж, очень хорошо, очень хорошо.
— Значит, вам симпатично быть объектом поступательных выводов? — радостно спросил юс.
Я слышал, что юсы на земных языках выражаются весьма странно и затейливо, что смысл их слов не имеет ничего общего с приподнятым, подчеркнуто доброжелательным тоном, но несмотря на это, мне на миг показалось, что я разговариваю с каким-то глупым ребенком. И этого мгновения было достаточно, чтобы у меня вырвалось совсем ненужное:
— М-даа, это мне симпатично. Очень симпатично! Наступило короткое затишье. Потом восторженный голос юса снова зазвучал с потолка:
— Понимаю, что вы перенапрягаетесь слишком, но результат не идет вам навстречу. Я нашел начало своего терпения, но, может быть, найду и его конец. Оцените, у вас ли я должен его искать?
Ребенок?! Мне начинает угрожать этот «ребенок»!
— Я удивлен, что вы не знаете, где кончается ваше собственное терпение, — сказал я наобум. — Я, например, всегда знаю, где кончается мое терпение. Когда, конечно, есть конец.
— А сейчас где он?
— На том же месте, где кончается ваша толерантность! — просто поглупев от раздражения, процедил я, обращаясь к табуретке напротив.
И, конечно, сейчас же получил соответствующий апостроф.
— Опять напрасно перенапрягаетесь! Но вы сталкиваетесь с нашими препятствиями, и вам же будет легче, если вы нас воспримете.
Или другими словами: «Тебе некуда податься, дружище. Напрасно выпендриваешься». И точно, так оно и было. Только зачем я дал ему повод мне это сказать? Зачем?
Я не знал, куда себя деть. И вдобавок ко всему непрерывно боролся с искушением поднять голову и посмотреть на потолок, откуда доносился голос. Мне было предельно ясно, что собеседник мой не там, и я стану совсем смешон, если так сделаю… Я начал шагать взад и вперед. До известной степени я отдавал себе отчет, что мое раздражение может быть не совсем обосновано, может быть, я предвзято истолковываю фразы юса, но это не помогало мне успокоиться. Даже наоборот, еще больше приводило меня в бешенство, так как подтвердило мое и без того твердое убеждение, что выглядел я очень бледно. А я дошел до того, что не мог его изменить. Ответь я тактично, это было бы унизительно. Будто он поставил меня на место, испугал меня. Но и грубо отвечать не годиться, тоже унизительно и недостойно. И все же нужно было что-нибудь сказать. Молчание над моей головой становилось требовательным.
— Вы так выражаетесь, что мне, юсианин, трудно понять вас, — я старался придать тону своих высказываний учтиво-рассеянный оттенок, а мысленно проклинал себя за испорченный разговор. — Я устал от всего этого и предпочел бы прекратить попытки общения.
Вышло предвзято, а не учтиво-рассеянно. Предвзято пренебрежительно. Но хотя бы он не сможет мне сказали что я опять напрасно перенапрягаюсь. И он как будто призадумался, прежде чем «пропеть» сверху::
— Хорошо. Мое присутствие станет для вас незаметным. Однако не торопите финал, вполне вероятно, что вы испытаете его вновь.
— Да, да, — вяло кивнул я и направился в библиотеку, к полке с книгами. Взял одну из них, даже и не взглянув на заглавие, хотя я достаточно порылся, прежде чем ее «выбрать», грохнулся на диван, чтобы переварить свое «потрясение».
Что дипломат из меня не получится, мне всегда было ясно, а в этот раз я потерпел полный провал. И если я и дальше буду вести себя так, не исключено, что потом, позднее и другие должны будут расплачиваться за мои промахи. Да, вот до чего мы дошли — постоянно ждем наказания за что-то, оцениваем свои слова и поступки только по одному показателю, понравятся они юсам или нет. Мы превратились в каких-то окаянных угодников!
Я перевернул страницу книги и сел, положив ногу на ногу.
А как мы мечтали о братьях по разуму! Мы себя чувствовали одинокими, посылали послания. И вот они «братья», прибыли. И теперь наша самая заветная мечта как-то отделаться от них… Верно, что они все еще не проявили никакой агрессивности. Однако, висят над нашей головой как дамоклов меч, ведь так? И никто из нас не знает, каковы они, эти негуманоиды. И каковы их намерения. Но даже если бы знать, что толку, раз мы бессильны защищаться? Только дрожим — нас трясет от юсофобии. Она грызет наши сердца, помутила наш разум. Повсюду. И в детских играх, и любовными ночами, и в улыбках, и в катафалках. Мы вырождаемся. Бледнеют наши лучшие человеческие качества. А в таком случае, зачем юсам быть агрессивными? Если самого их присутствия оказалось достаточно, чтобы толкнуть нас к гибели.
ebooksa