Вечером, услышав звонок, Машенька отворила. Со словами «посторонись-ка, дочка» ее отпихнули к стене, и в квартиру ввалилась целая бригада рабочих в синих спецовках, с инструментами и стройматериалом в руках. Оказывается, это Данечка кое-что продал и на вырученные деньги заказал блестящий ремонт в захламленном Машином чулане.
Когда хозяйка пришла в себя, помещение для «невесты» было уже готово, и на верхний этаж была поднята мебель. Так как никакая кровать туда не влезла бы, для Русалочки было куплено подобное трону офисное кожаное кресло на колесиках с высоким подголовником и регулируемой спинкой. Ремонт закончился в тот же день, и в первом часу усталые Даня с Машей молча отправились спать – каждый в свое помещение.
Часа в три ночи Даня с одеялом в руках стоял перед кроватью Машеньки.
– Ой! – испугалась та спросонья. – Это ты, что ли? Чего пришел?
– Видите ли, Мария Владимировна, – для пущей важности произнося слова в нос и неестественно растягивая их, начал Данечка. – Мы, конечно, благодарны вам за оказанное гостеприимство, но все-таки, может быть, вы войдете в мое положение и пустите меня переночевать рядом с вами, ибо в покоях моей возлюбленной места для двоих маловато, да и прохладно там у вас…
Недовольно хрюкнув, Маша, пододвигаясь, попрыгала попкой по пружинистому матрацу. Не успел Даниил сомкнуть глаз, как соседка по постели пантерой набросилась на него и принялась страстно терзать. Восемь раз побывав на седьмом небе, взмокшая Маруся раскинулась на подушках, и так, насытившимся хищником, молвив: «Ублюдок», наконец, уснула.
… Пробудилась тигрица-отличница очень поздно и обнаружила деловито собирающегося Даниила в другом конце своей комнаты. Он поправил перед зеркалом галстук и проверил карманы плаща.
– Куда это ты намылился? – спросила сонная хозяюшка.
– Я, Мария Владимировна, к ювелиру пошел, – отстраненным голосом сказал Даня. – Пора нам с Русалочкой кольца заказывать. Кстати, меня сегодня не дожидайтесь, а к ужину идите сразу к доктору. Аркадий Эммануилович прислал сообщение, что просит нас всех к ужину. Наверняка он имеет к нам какое-то важное дело.
С этими надменными словами, ночной любовник и покинул Машеньку, оставив ее рыдать в подушку.
– Надо же, к ювелиру! Кху, кху, кху-у-у… А ты не мог сказать это раньше, перед тем как в постель ко мне залез? Тесно ему там, видите ли, и холодно! Конечно, мертвечина-то не греет, небось…
Блюмкин окончательно истерзался и запутался. Он на ползарплаты назвонился в Америку, ничего толком не узнал, и все еще продолжал маяться. Друзей он пригласил в надежде, что они вновь притащат покойницу или, по крайней мере, на словах разубедят его, что она и есть – его Любовь. Старое чувство, как правило, неплохо лечится через встречу с постаревшим объектом. Послушаешь, посмотришь, как чавкает морщинистый рот со вставной челюстью, да и успокоишься. Но эта-то осталась такой же прекрасной. И даже, кажется, стала еще прекраснее.
Поэтому доктор и потерял со вчерашнего вечера покой. То он хотел захватить ее, как Горлум – сцапать и прижать к себе напоследок «свою Прелесть». То, напротив, отрезвлял себя и твердил, что это вовсе не та девушка, да к тому же еще и мертвая. Но проходило несколько минут, и призрак некогда похищенной им Любушки настигал его вновь. Трижды он покидал такси, чтобы выпить в баре стаканчик. А потом заехал в Софийскую церковь и поставил там две свечки – одну за здравие своей Любушки, а другую за упокой данииловой Русалочки.
«Пойду на исповедь, – подумал бывший священник. – Ей богу, пойду на исповедь». И отправился к знакомому молодому батюшке.
– Доктор, да вы пьяны, – сказал ему тот у аналоя.
– Отец Георгий, голубчик, – сказал пожилой доктор, – я к вам не за тем, чтобы вы меня воспитывали, пришел, а на исповедь.
– Ну, что ж вот перед вами Крест, вот Евангелие, иже что утаите, грех сугуб.
– Скажите, отец Георгий, а вы когда-нибудь влюблялись? – вперился старик молодому служителю в глаза.
– Это вы должны свои грехи вспоминать и каяться, а не я, – парировал батюшка.
– Разве любовь – это грех? – скалясь, спросил доктор, так, будто отчитывал нерадивого сына.