Для барона Харконнена не было планеты лучше и милее, чем Гьеди Первая. С ней не мог сравниться в его глазах даже живописный Кайтэйн. Затянутое дымом небо превращало закатное солнце в тусклый рыжий факел. Тяжеловесные прямоугольные здания и грубые статуи придавали столице Харконненов солидный и непреклонный вид. Самый воздух, пропитанный запахом промышленных предприятий и скученного населения, казался успокаивающим и знакомым.
Барон уже не надеялся снова увидеть родное небо.
Когда зловещие корабли императорского флота с сардаукарами на борту покинули Арракис, пустынная планета некоторое время дрожала, как кролик, случайно ускользнувший от хищника.
Согласно официальной версии дворца, император блефовал, не собираясь в действительности уничтожать добычу меланжи. Барон не был в этом убежден, но предпочел держать свои мысли при себе. Шаддаму IV случалось и раньше совершать непредсказуемые и недальновидные поступки, подобно капризному ребенку, который не понимает границ дозволенного.
Барон бушевал в своем гарнизонном штабе в поисках подходящего козла отпущения; все фрименские слуги непостижимым образом бесследно исчезли. Прошло несколько недель, прежде чем неповоротливый Раббан, после тысяч нелепых отговорок, прислал за бароном фрегат.
Потрясенный надзором взбешенного Ландсраада и санкциями императора, аристократ бежал на Гьеди Первую зализывать раны. Хотя Владимир Харконнен был вынужден пропустить слушания по делу обвинения императора в злоупотреблениях, он по курьерской почте послал свое выступление, в котором высказал возмущение угрозами императора уничтожить на Арракисе все живое в ответ на «несколько мелких бухгалтерских ошибок». Барон изрядно поднаторел в сокрытии правды, в представлении информации в самом выгодном для себя свете, чтобы уменьшить свою виновность. Посол Харконнена в Кайтэйне – исполнявший эту должность Питер де Фриз – должен был заняться этим делом в имперской столице.
Надо тихо послать подношения в Кайтэйн, действовать скромно, притворяясь кающимся грешником, надеясь, что ослабевший император предпочтет не трогать Дом Харконненов. Барон сделает несколько подарков нужным людям и заплатит существенно бо́льшие взятки, чем обычно, вероятно, потратив все накопленные запасы нелегальной пряности.
Однако извращенный ментат провалился, как сквозь землю, даже не потрудившись сообщить, где он находится. Барон ненавидел ненадежность, особенно в таких дорогостоящих слугах, как ментаты. Во время волнений, связанных с осадой Арракиса и переворотом на Иксе, у де Фриза была масса возможностей убить женщину Лето и ее ребенка. Сообщения были скупыми, но барон все же узнал, что какая-то суматоха вокруг младенца была, но в конце концов он остался цел и невредим.
Барон с удовольствием свернул бы де Фризу шею, но ментата нигде не могли найти. Будь он проклят!
Когда стемнело, барон, плывя на своих подвесках, перешел в Убежище Харконненов. Надо было приготовиться к собственной защите от обвинений ОСПЧТ в «злоупотреблениях». Он хотел подготовиться, хотя вся империя уже слышала его слова, обращенные к императору. «Уверяю вас, что производство пряности будет продолжено в прежних объемах. Пряность должна поступать».
От племянника Раббана не было никакой пользы, когда приходилось вникать в бухгалтерские премудрости или технические подробности. Этот чурбан умел разбивать черепа, но был абсолютно не пригоден к тонкой работе. Даже избранное им прозвище Зверь ясно говорило, что его носитель не рассудительный государственный муж или умелый дипломат.
Кроме того, требовалось произвести дорогостоящий ремонт инфраструктуры Арракиса, особенно космопорта и систем коммуникации, поврежденных в ходе эмбарго Гильдии. Делать все самому было безумно тяжело, и барон буквально кипел от гнева, злясь, что ментат, обязанный ему служить, отсутствовал неизвестно по какой причине.
Кляня свою судьбу, Владимир Харконнен вернулся в свои покои, где рабы уже накрыли стол: сочное мясо, богатая выпечка, экзотические фрукты и любимый бароном киранский коньяк. Харконнен расхаживал по комнатам, мрачно размышляя, что предпринять.
Будучи много дней запертым в знойном выжженном Карфаге, лишенный возможности даже послать курьера с сообщением, барон отчаянно соскучился по мелким радостям и удобствам жизни. Теперь он практически целыми днями предавался чревоугодию только для того, чтобы не потерять уверенности в себе. Он облизал выпачканные сахарной пудрой пальцы.
После принятой ванны и массажа с ароматическими маслами, который сделали красивые мальчики, тело его стало мягким, кожа благоухала. Напряжение последних недель немного спало. Барон устал, удовольствия, которым он теперь ежечасно предавался, утомили и измотали его.
В покои без всякого предупреждения вломился Раббан. Рядом с ним ковылял Фейд-Раута. На ангельском личике малыша застыло умное, хотя и шаловливое выражение.
Зверь был уверен, что ему и виконту Моритани удалось полностью скрыть от барона их неудачную экспедицию на Каладан. Однако на самом деле Владимир Харконнен узнал обо всем практически сразу, но предпочел хранить молчание. Сама идея говорила о недюжинной инициативе и могла сработать, но барон ни за что не хотел признаваться в этом перед племянником. Зверь ухитрился спрятать все концы в воду, и теперь никто не сможет доказать участия Дома Харконненов в этой авантюре, поэтому надо молчать, а Раббан пусть боится, что барон все узнает.
Сейчас Зверь злобно покрикивал на двух рабов, которые шли за ним. Люди несли продолговатый массивный пакет, завернутый в яркую бумагу и перевязанный лентами.
ebooksa