Люс-А-Гард

22
18
20
22
24
26
28
30

14. ЖЕНСКАЯ ЛОГИКА

Как они продирались на неоседланных жеребцах сквозь строй стражников, как Мэй рубанула по руке ретивого верзилу, пытавшегося опустить подъемный мост, как Люс, прикрывавшая отход, на прощание запустила в толпу горящим факелом — всего этого в прямой последовательности они потом вспомнить не могли.

И когда они неслись по ночной дороге, крепко сжимая гладкие бока холеных коней, то выкрикивали какие-то смешные подробности, вроде «а он как полетит вверх тормашками!» или «а ты его как двинешь!». И никто из троих не смог бы связно растолковать, как им удалось вырваться из Блокхед-холла.

Но это была еще половина дела, если не треть. Предстояло отбить Свирель по дороге в ноттингемскую тюрьму — потому что из тюрьмы ее вызволить было бы куда труднее. И Люс с Мэй понятия не имели, какую пакость про Мэй написал лорд Блокхед местному шерифу. Более того — они даже не знали, когда именно Серебряную Свирель вывезли из Блокхед-холла.

Мэй первая сообразила, что коням нужно дать хоть небольшую передышку. Это были крупные рыцарские кони, приученные носить всадников в тяжелых доспехах, но мало пригодные для скачек. Люс со вздохом вспомнила, как она носилась на ахалтекинцах, Мэй затосковала по тракенам, на которых брала барьеры, а сэр Эдуард вспомнил, что именно дедушка-крестоносец рассказывал о бесподобных арабских скакунах. Тогда Люс загрустила о легконогих мустангах, Мэй чуть не заплакала при воспоминании о вороном англоарабе по кличке Фант, а их жеребцы, уловив сентиментальный настрой наездниц, перешли с тяжелого галопа на полевую рысь.

Тут уж чуть не заплакал и сэр Эдуард. Он не умел ездить таким аллюром без стремян и, нелепо подпрыгивая, сползал то вправо, то влево.

Мэй обратила внимание на это безобразие.

— Послушай, А-Гард, это плохо кончится, — сказала она Люс. — Он себе отобьет все свое мужское хозяйство!

— Ты не о нем заботишься, а о себе, — ехидно заметила Люс. — Не правда ли, Аларм?

— Не буду спорить, хотя смотрит он только на тебя. Давай-ка опять в галоп, а то он и вовсе никому радости не принесет. На галопе-то ему проще!

— Ноги качать надо, — неодобрительно покосилась на отставшего поэта Люс. — Не представляю, какой радости в постели ты дождешься от такого хилого наездника.

— Чтобы дожидаться радости от наездников, у меня есть ипподромы, — сообщила Мэй. — Ты же знаешь, я сюда не за мускулатурой явилась.

Тут Мэй резко взяла на себя повод, а Люс одновременно скомандовала: «Стой!»

Все трое придержали коней, причем юный лорд блаженно расслабился и повис на лошади, как мешок с тряпьем.

— Слышишь?

— Ага…

Где— то вдали изумительное колоратурное сопрано исполняло трагическую итальянскую арию.

— Это Свирель! — воскликнула люс. — Больше некому!

— Какого черта? — изумилась Мэй. — Нашла время для концерта!

— Она не такая дура, как я думала! — радостно объяснила Люс. — Она знает, что я ее в беде не брошу, и пытается привлечь к себе внимание. Ведь если я буду ее искать, то это — та примета, по которой я выловлю ее хоть на краю света. В мире нет второго такого голоса!