ЧЕРНАЯ ШЛЯПА

Мы касаемся только мизинцами, кончиками фаланг. Холод фарфоровой плоти и оцепенение.

Мы красивы. До невозможности красивы. Прохожие заглядыватся нашими лицами. Взрослые — с насмешливым любопытством, дети — с собственнической жадностью, художники — с желанием разобрать на малейшие детальки.

Мы замерли среди тряпичных декораций, застыли в одинаковых позах и смотрим на мир стеклянными глазами. Безмолвные. Не понимаем друг друга. не знаем друг друга. Мы даже двинуться с места не можем. Всё, что нас связывает — жесткое прикосновение мизинцев. И сиюминутный каприз мастера, тут же забывшего нас. У него было много таких, и он не мог понять, кто лучший. И он творил, творил, творил. Клеил, рисовал, вдевал нитки, шил. Пытался найти совершенство с рвением истинного творца. Истинного ли?

Говорят, внутри нас пусто. говорят, мы бездушны. Говорят, что у нас есть лишь наша красота, и если стереть все краски и раздеть догола, то ничего не останется, только никому не нужный мусор.

Поэтому, когда нас растаскивают, никто не смотрит на нас. Мы не кричим, потому что не может. Мы молчим, и эта тишина громче крика.

— Надо отдать жертву, — шепчет седая девочка, — Кому-то сердце, кому-то голос. Все что-то отдают.

— Но что я получаю? — хриплю я, — Только печальные истории. Хоть бы раз что-нибудь хорошее приснилось.

— Тьма не пропустит. Она окрасит твою одежду и шляпу.

— Вот как? Как окрасила оперение Ворона?

— Как окрасила его оперение. Знаешь, до тебя ведь были такие.

Она ведет меня по ряду кроватей. Словно нарисованные акварелью, они размыты, неясны, причудливы. Мы идем по коридору времени, и я молчу, боясь разрушить всё своими словами.

— Смотри. Справа от тебя.

Лежит. Грудь вздымается, дыхание свистит, словно ночной ветер. Лицо неподвижно и бело, словно высечено из мрамора.

— Он не мертв и не спит, — сказала Королева, но я уже догадалась, — Никто не знает, понимает ли он, что вокруг происходит. Но если ты его ударишь, он не вздрогнет.

Я стукнула его в грудь. Ноль реакции. Даже дыхание не изменилось.

— Наклонись, — приказала Королева.

Я склонилась над его лицом. Мои волосы рассыпались по его подушке. Я почувствовала затхлый запах, исходящий от него.

На секунду я увидела веснушчатого парня. Как будто шоколадом забрызгали. Вокруг него всегда дул ветер — для кого-то это был легкий ветерок, кого-то едва не сбивало с ног ураганом.

— Смерч? — спросила я, — Так его зовут?

— Нет. Теперь у него нет имени. А тогда он назывался Смерчем. Халаты его на дух не переносили. Зато дети обожали.