Он замахнулся мечом, но так неуклюже, что едва не воткнул его в землю за спиной. Не прекращая хохотать, Готье даже не подлетел, а как будто перетек поближе к Леонарду, левой рукой сжал его запястье, правой вышиб рукоять меча из ослабевших пальцев, и на ходу крепко ударил его локтем по носу. Кровь не брызнула — в его теле почти не осталось крови — но юноша, зажимая нос, осел на пыльную площадь.
— У-тю-тю, какие мы храбрые! — склонился над ним вампир, так что черные кудри мазнули Леонарда по лбу. — А где ты был, когда твой отец звал на помощь?
Пока они разговаривали, двое вампиров слетали на окраину села и вернулись, держа на вытянутых руках Штайнберга. Его голова моталась из стороны в сторону, а лицо было неподвижным, как у статуи… пролежавшей в земле несколько сотен лет. На лбу и щеках пятнами ржавчины темнели рубцы. Расстегнутый фрак свисал клочьями, надетая навыпуск рубашка топорщилась, потому что пуговицы были продеты не в те петли. Герр Штайнберг, помешанный на благопристойности, сам бы так неопрятно никогда не оделся.
— Что вы с ним сделали? — взвизгнул Леонард. Он дернулся подняться, но сумел лишь протянуть к отцу руки. Не церемонясь, вампиры швырнули Штайнберга оземь.
— Ничего, — пожал плечами Готье. — Вернее, ничего из ряда вон выходящего. Сначала Изабель призвала его кошмары, он ужасно раскричался. Тебя увидел, не иначе, ведь такой сын — страшный сон любого родителя. Когда мы едва не оглохли от его стенаний, то стерли ему память. А потом немножко с ним позабавились.
— В замке даже не нашлось камеры пыток, — надулась белокурая модница, — отсталый здесь народ.
— Но мы сумели ее соорудить из подручных материалов.
— И поиграли с ним до утра.
— А я и в полдень его навестил, — ухмыльнулся Готье, — после снова стер память. Даже к мукам привыкают, а так у жертвы каждый раз свежие впечатления.
— Тогда я начну с тебя, — констатировал Леонард, глядя на насмешника снизу вверх и отрешенно улыбаясь. На него снизошло такое умиротворение, словно в зеркале хотя бы на миг проступили его очертания. Не нужно задавать вопрос, кто же он, человек или вампир, и почему его не принимают ни те, ни другие. Сейчас он Штайнберг. И перед ним убийца его отца.
Готье снова хохотнул.
— Кончай уже притворяться тем, кем никогда не являлся. Защитник нашелся! Небось, пока другие мальчишки дрались на палках, ты с куклами чаевничал. Мадемуазель полетит с нами, — обернулся он к соратникам, — а пока что доедим смертных. Кстати, почему стало так тих…
Договорить он не успел, потому что меч, торчащий в животе, не способствует красноречию. Отточенным движением Леонард дернул меч вверх, покуда лезвие не уперлось в ребра, и повернул, вонзая еще глубже. Вампир открыл рот, но оттуда вырвалась лишь струя пепла, и мгновение спустя его тело взорвалось, словно каждая частица вдруг воспылала ненавистью к соседним и решила от них отделиться. Пепел разлетелся по сторонам. Охотники отскочили назад, и вокруг Леонарда образовалась полоса отчуждения. Он неторопливо поднялся, опираясь на меч как на трость, снял очки и вытер их свежим носовым платком. Прах убитого вампира попал ему на рукав, и Леонард, поморщившись, тщательно отряхнул рубашку.
— Когда другие дети дрались на палках, я препарировал лягушек. Скальпелем, — пояснил он ошалевшим упырям. — Если кто-то еще сомневается в том, что я мужчина и вампир, можете подойти и убедиться.
Наступил Эпический Момент, один из тех, когда мальчишка убивает великана камнем из пращи или удачливый лучник попадает стрелой прямиком в глаз предводителю армии. В любой момент реальность могла наверстать упущенное. Стоило вампирам осознать, что несмотря на весь свой вивисекторский опыт, Леонард был один, а их много, они бы вновь набросились на него. К счастью, граф фон Лютценземмерн перечел великое множество рыцарских романов и знал, когда нужно кричать "В атаку!" чтобы переломить ход битвы. Толпа ощерилась остриями вил. Выставив орудия перед собой, крестьяне, вопя что-то нечленораздельное, ринулись на неприятеля. Вампиры сразу же взвились в воздух, правда, уже не как зловещие грифы, а скорее как стая вспугнутых ворон. То ли от неожиданности, то ли запутавшись в длинных юбках, но высоко подняться они не сумели, так что крестьяне, гнавшие их до самого леса, то и дело пытались поднять на вилы тех супостатов, что летели пониже.
Когда ополченцы вернулись на площадь, Леонард по-прежнему опирался на меч. Граф подкрался поближе, помахал рукой у него перед глазами, осторожно постучал ногтем по стеклышкам очков, но вампир равнодушно таращился в пустоту. Прицелившись, граф влепил ему пощечину, такую сильную с непривычки, что едва не снес бедняге голову.
— Это же твой отец! Перестань рисоваться и помоги ему встать!
Леонард опустил глаза на распластанного фабриканта. Пыль, поднявшаяся при падении, припорошила изодранный фрак и осела на жестких, свалявшихся волосах, как изморозь на еловых иголках. Только приглядевшись, Леонард понял, что пыль тут не причем. За прошедшую ночь отец стал седым, как лунь.
— Они его убили, — юноша покачал головой.
— Болван ты этакий! — в сердцах выкрикнул граф, — Будь он совсем мертв, они б тебе урну с прахом приволокли!