Длинная Серебряная Ложка,

— Остаюсь.

— Ну и болван! Так пропадайте же оба, я палец о палец больше не ударю! И за что только судьба покарала меня такими дерзостными, неблагодарными детьми?

Оба надолго замолчали.

— Это не риторический вопрос, отец, — наконец произнес Леонард. — На твоем месте, я бы не стал его задавать.

Уолтер осторожно отодвинулся от окна, за котором отец и сын еще продолжали беседу, и рассмотрел новый артефакт. Им оказался сложенный вчетверо листочек бумаги с виньетками, как видно, из дамской записной книжки. Записка вещала:

«Дорогие отец и Леонард,

Не вздумайте меня искать! В единстве наша погибель, только по отдельности мы устоим. Я сделала свой выбор, да и вы бегите отсюда. И если есть у вас хоть крупица благоразумия, держитесь подальше от графа и Гизелы.

Б.

PS Особенно от Гизелы.

PPS Если вдруг решите остаться, не забывайте кормить мою канарейку.»

Теперь у Уолтера уже не оставалось сомнений.

* * *

«У меня был друг, но он оказался предателем. У меня была возлюбленная, но она обернулась чудовищем, настоящей ламией (прим. — уточнить термин „ламия“ в мифологическом словаре.) Тем не менее, у меня есть долг перед Гизелой — долг христианина, мужчины, и любящего человека. Я должен спасти ее душу из узилища немертвой плоти. Я должен ее упокоить. А если хватит сил, то и графа, который сделал ее такой.

Выбравшись из дома безумного Штайнберга, я последовал совету Леонарда и взял на конюшне лошадь. Привратнику я сказал, что мне поручено скакать в замок, и он без возражений отворил предо мною ворота. По дороге даже волки держались в отдалении, чуя мой гнев, мою решимость. Теперь я готов на самый отчаянный поступок. Я пишу эти строки при лунном свете на ступенях замка. Еще мгновение — и я открою дверь и отправлюсь на последнее свидание к моей любимой (прим. — если выживу, нужно вставить сюда какую-нибудь цитату — может, из Теннисона?) Я иду, Гизела! Смерть меня не страшит!»

Здесь записи Уолтера Стивенса обрываются навсегда.

К его величайшей досаде, дверь была заперта. Разве что вскарабкаться по каменной кладке до ближайшего окна? Но велик шанс, что тогда обрушится вся стена. Это, во-первых, очень раздосадует вампиров, а во-вторых — разрушать чужие культурные ценности все же варварство. Уолтер решил позвонить. Хотя он едва прикоснулся к дверному звонку в форме дракона с аппетитом кусающего себя за хвост, эхо многократно усилило стук и разнесло его по всему замку.

Дверь открыла горничная. В кармане ее фартука что-то настойчиво шевелилось. Эвике погладила карман, убаюкивая его содержимое, и строго посмотрела на Уолтера.

— Где вас так долго носило, сударь? А почему плащ не при вас? А корзина? Только не говорите, что потеряли!

— Сейчас не до таких мелочей, — отмахнулся он, проходя вперед.

— Это не мелочь! Между прочим, я все пальцы исколола, пока ее сплела…

— Девушка! — прикрикнул на нее Уолтер. — У тебя есть факел?