— Мам, что с тобой? — спросила она. — Что случилось?
— А! — досадливо сказала Наина Иосифовна. Потом решила всё же поделиться. — В магазинах пустеют полки. Продавщицы стали хамить… — тут голос Наины Иосифовны вдруг сорвался, и она замолчала.
— Мама, — Татьяна подошла к матери и обняла за плечи. — Мама, тебе что, какая-нибудь продавщица сказала гадость?
У Наины Иосифовны задрожал подбородок и увлажнились глаза.
— Папа, прекрати ради Бога хоть на час свои занятия! — не выдержала Татьяна. И добавила более примирительным тоном: — От этих ударов голова болит. Маму оскорбили в магазине!
Борис Николаевич подошёл к женщинам.
— Кто посмел тебя оскорбить, Ная?
— Какая-то идиотка в магазине сказала ей гадость, — объяснила Татьяна.
— Что она тебе сказала? — всё более накаляясь, спросил Борис Николаевич.
— Она сказала, что очень рада, что опять пришли коммунисты, — сквозь слёзы стала рассказывать Наина Иосифовна. — И рада уж только потому, что видит жену Ёлкина с авоськой, ходящей по магазинам за продуктами.
— Мама, ты же знаешь, что это несправедливо! — воскликнула Татьяна. — Ты бы сказала этой хамке, что тебе не привыкать ходить с авоськой по магазинам. Что папа, когда был первым секретарём московской парторганизации отказался от привилегий, и мы покупали продукты в обычных магазинах…
— Таня, я не стану ей этого говорить! Да разве в этом дело?
— Какой это магазин? Где он находится? — пришёл в негодование Борис Николаевич, одевая прямо на шорты брюки. — Я сейчас им устрою, понимаешь! Они меня ещё вспомнят!
— Папа, не вздумай этого делать! — взмолилась Татьяна. — Это недостойно тебя! Завтра же в газетах появятся заголовки: «Бывший президент России ходит по лавкам ругаться с продавщицами».
— А я к заведующей пойду! К директору! Пусть её уволят!
— Папа, все эти «лавки» опять становятся государственными. А это значит, что её не уволят. За неё заступится профком, местком и партком. В лучшем случае ей объявят выговор, на который она плевать хотела. И она останется на своём месте хамить, обсчитывать и обвешивать дальше.
— М-да, это тебе не частная лавочка, понимаешь, — угрюмо согласился Ёлкин.
— Возвращаются времена хамов, папа. Возвращаются очереди. И это еще цветочки, ягодки впереди.
— Не пугай: пуганые, — проворчал Борис Николаевич.
С биржи труда вернулся Алексей — снова подавленный, злой.
ebooksa