На самом деле

22
18
20
22
24
26
28
30

Спалось великолепно. Ничто не мешало спать. И проснулся в утреннем сумраке бодрый и выспавшийся. И еще ленивый-ленивый. Хотелось ходить медленно, дышать через раз, питаться долго и основательно. В общем, не роман писать, а бездельничать в полный рост.

А в туалете (да, да — писатели тоже ходят в туалет) Иван обратил внимание на сами кульки, промокшие красным, с расплывшимися чернилами на изнанке. Почерк был разборчив. Язык — родной. Слова, слова, слова… Это кто сказал? Шекспир? А вот писатели всегда вчитываются в слова. Если они, конечно, настоящие писатели.

«Снял однушку. Цены тут просто смешные. Останусь на всю зиму, как мечтал. Роман пишется».

Потом был кусок совсем размокший и грязный. Зато на втором листе было разборчивее.

«Хозяйка — золото. Порекомендовала, к кому ходить за молоком и творогом. Лишний раз не появляется, нос свой в углы не сует. Местная тишина радует, как ничто более».

«Сегодня полдня провел у моря, наблюдая за рыбаками. Наверное, пару абзацев сделаю о местных рыбаках. Они придадут необходимый колорит и правдоподобность».

И опять размытость и неразборчивость.

Иван подумал еще немного, не выходя из туалета. Потом собрался, умылся и пошел опять на рынок. А два листка положил на подоконник — сушиться.

Старухи с клубникой сегодня не было. Пришлось расспрашивать. Говорил, что рекомендовали ему, что приехал писать книгу.

— А, баба Рая! — опознала приметы девушка, скучающая возле стенда со шляпами. — Так она теперь долго не придет. У нее же вчера клубнику купили.

Дала адрес. То есть, просто нарисовала на тетрадном листке, куда повернуть и в какой подъезд зайти. Пошел туда, сам себя спрашивая — зачем, ну, зачем? Нашел старую пятиэтажку. Достучался до старухи. Та самая, вроде.

— Баба Рая! — кричал ей почти в ухо. — Я у вас вчера клубнику брал!

Она юлила и отнекивалась. Боялась, что с претензиями.

— Да все отлично! Хорошая клубника, турецкая! Вкусная! Мне бы бумажки те, что на завертки. Откуда они у вас?

Баба Рая рассказала, что приезжал к ним солидный писатель с севера. Михаил Петрович его звали. Он на всю зиму снимал у нее однушку, которая осталась от дочки. А после него (она так и сказала — «после него») остались всякие записки. Она их уже и на растопку — тут у нее титан, так очень даже хорошо. Титан в наше время — это просто спасение, бывает. И погреться можно у огонька, и воду согреть, и сжечь мусор всякий, если что. А что осталось — вот, на завертки пустила.

— Продайте, — сказал Иван.

— Тыщу! — тут же сказала баба Рая.

У них тут, похоже, продается и покупается все. Были бы деньги и желание. Он прикинул в уме, умножил на курс, подумал о нужности или ненужности таких записок для него лично. Заплатил.

Баба Рая раздумьям не мешала. Смотрела хитро. Блестела маленькими глазками сквозь седую челку. Получив пять розовых бумажек, тут же отлучилась в комнаты, вынесла несколько листов и с десяток уже готовых кульков.

— Это все, что ли? — удивился Иван, прикидывая, почем ему обошелся каждый листок.