— Нет, — на ходу крикнул Паша, прибавляя шаг.
— А если поискать? — этот голос был уже спереди, то есть бежать-то было некуда.
Тени сгустились, запахло пивом и табаком, стало сразу тесно и неуютно под темной аркой. Вот черт, никогда они тут лампочку не вворачивают! «Они» — это были те, которые всегда не выполняли свои обязанности. Кто это «они» и где «они» живут, Паша не знал, но знал точно, во всем виноваты именно «они».
Кто-то уже охлопывал его снаружи по куртке, чьи-то руки полезли в карманы.
— Да ты не дергайся, мужик… Мы не быдло какое. Возьмем, сколько нужно — и все. И вали домой. Ну? Что это у нас тут?
В темноте зазвенел над ухом колокольчик.
— О! Какую игрушку с собой носит!
Щелкнула зажигалка:
— И у меня такой же точно есть. Как раз двухтысячного года. Какую школу заканчивал, земляк?
— Триста шестьдесят шестую.
— Точно — земляк! А Ваську знал? Ну, рыжего такого? Он тоже в двухтысячном закончил.
— Мы с ним не дружили, дрались даже, — вспомнил рыжего Павел.
— Вот и я с ним как раз в этом дворе, за сараями — не раз сталкивался. Мужики, наш он. Пусть идет, что ли. Все же в одном году выпускались, — и колокольчик еще раз зазвенел.
— Что, мля, ностальгия замучила?
— Ну, типа… Пусть уж.
Дома его ждал холодный ужин и жена, спящая носом в угол, утепленный недавно цветным ковриком, купленным на рынке.
Утром можно было не вставать рано, и Паша воспользовался этим на полную катушку. Он спал и спал. Просыпался и снова засыпал под стук посуды на кухне, негромкие переговоры жены с детьми, поскрипывание полов, щелчки замка, стук дверей…
Он проснулся в полной тишине. Наверное, из-за тишины и проснулся. После какого-никакого шума — вдруг такая тишина.
Паша полежал с открытыми глазами, потом выполз на кухню. За столом спиной к двери сидела жена.
— Доброе утро! — сказал Паша.