— Ха-ха-ха-ха! — Расхохоталась пери и, приняв облик зловредной
Годомир же бродил по подземелью час, другой, третий, пока не наткнулся на следующую картину: одного паука (видимо, сенокосца) окружили несколько сколопендр и теснили до беспамятства, но паук, отступая, отчаянно сопротивлялся, и две-три сколопендры, отравленные ядом, уже лежали бездыханными. Однако вскоре храброму сенокосцу пришлось совсем туго, ибо осталось у него лишь две из восьми его конечностей; а те, что были обломаны, оторваны, вытанцовывали нечто сами по себе так бодро, так неистово плясали, что юноша глядел во все глаза. И надоело Годомиру созерцать избиение паука, и, приблизившись, отогнал он сколопендр прочь. Но и паук, насмерть напуганный, спрятался за щель, собрав остатки своих сил. Видя же, что человек не собирается его выковыривать оттуда, сенокосец выглянул наружу.
Годомир слегка наклонился:
— Да не бойся ты, дружок; вылезай, не трону.
— Что-о? — Паук оказался созданием гордым. — А я и не страшусь; вот ещё!
Путник улыбнулся и пошёл было прочь, но паук, не будучи неблагодарным существом, бросил ему вдогонку:
— Спасибо тебе! Авось тоже однажды сгожусь…
Годомир же вскоре вышел на поверхность самостоятельно и вздохнул было полной грудью свежий воздух, а не затхлый подземельный, как вовремя заприметил на другом конце поля озверевших
«Чёртовы волки! Что им неймётся в такую рань?», с досадой размышлял про себя путник.
А варги были огромны — чуть ли не с быка был ростом их вожак, и пасть его была огромна и преисполнена острых, как самый острый клинок, клыков. Резцы же были длиннее прочих зубов и выдавались из пасти, из которой лилась слюна. И шерсть их была груба, а стеклянные глаза смотрели безо всякого сожаления. И пожалел Годомир, что не взял с собой Дымка, оставив его в новофеевской избе, хотя вряд ли бы выручил юношу один несчастный и не самый крупный щенок против целой стаи беспощадных и кровожадных варгов; рычащих так, что содрогалась вся долина и с ближащих скал сыпались мелкие камни, ибо вышел уже парень к какому-то заливу. А волки всё скалились и скалились, ибо отродья они одного злого духа, и нет в них ни капли добра, ни капли совести.
А рычали варги на какую-то пещеру, и медленно приближающийся к ним Годомир начал улавливать доносящиеся оттуда какие-то всхлипывания.
Но учуял варгский вожак юношу, и вся стая развернулась, двинувшись к нему клином, острием которого и был их вожак. Но поднявшийся ветер обнажил грудь от лёгкой рубахи, да и стебель одного растения, которым подпоясывался путник, уже дал трещину. И блеснул на солнце медальон с лучистой его копией, и рявкнул тут главный варг от неожиданности:
— Проклятье! Разве у царя потомство не погибло?
И, разворачивая морду к своим, прорычал:
— За мной! А с ним мы ещё встретимся…
И обомлевший Годомир глядел, как вся стая промчалась вихрем мимо него, не задев и пяди его тела.
Тогда приблизился юноша к пещере и крикнул в пустоту:
— Девочка, ты там?
И ответом был знакомый уже слуху писк:
— Нет сил, не могу подняться.