Учил Вековлас скрытности, но от глаз бедуина, привыкших лицезреть лишь бескрайний песок, не ускользнёт ничего. Годомира окликнули, и он был вынужден приблизиться к направляющемуся ему навстречу каравану, ибо в этой местности тропа была одна.
—
Караван остановился.
— Он не из нас. — Констатировал один другому на
— Определённо, это
— Я сам с ним поговорю. — Спешившись, вымолвил один из тех, кто носил белые одежды и явно был старше тех двух передних, вместе взятых, раза в два.
— Приветствую тебя. — Неожиданно заговорил купец на нордике. — Куда держишь путь, о юноша?
— Приветствую и вас. Иду я по пути, обратном вашему.
— Говоришь ты складно для дорожного бродяги; вежлив и учтив, но себе на уме. Выправкой ты явно не проходимец, да и пёс твой не лает на наших дромадэров. Что или кто ведёт тебя, мой друг?
— Я самый обычный подмастерье, господин. Ведёт меня дело.
— Нравится мне этот юноша. — Усмехнулся в бороду купец.
И поглядел амулетинец пристально-пристально, внимательно-внимательно. И поправив тюрбан, спросил так:
— Давно ли ведут тебя ноги твои? Не устал ли с дороги?
Не дожидаясь ответа, купец добавил:
— Ты устал и мы устали. Долог был наш путь, и нет ему конца и края, ибо через все земли идёт мой караван. Снимаемся с места, идём часами, а то и неделями и даже месяцами, затем — привал. И снова снимаемся, и так от начала до конца. Так поставим же шатёр за встречу!
Годомиру ничего другого, по всей видимости, и не оставалось.
И согнули верблюды ноги свои в колене, и легли туловищем на раскалённый песок, ибо стояло лето. И расставили амулетинцы шатры свои, и пригласил купец Годомира к себе.
— Не даёт мне покоя мысль: что же забыл бледноликий норд в Срединных землях? — Не унимался разговорчивый старик. — Расскажи мне о себе, я миролюбив.
— Имя моё мне неизвестно; оттого порой досадно на душе. Я не знаю ни отца своего, ни мать. Растит меня дедушка, и наказал мне не возвращаться без пера жар-птицы. — Вздохнул Годомир.
ebooksa