Череп Субботы

– Идиот я, – ляпнул он со всей купеческой прямотой. – Батя предупреждал, примета народная – кто родился в ночь на двадцать девятое февраля, обречен туго соображать. А меня в високосный год появиться на свет угораздило-с. Что мешало права на клонирование оформить и профессора нанять? Теперь кто-то миллиарды заграбастает… а я, как последний дурень – по миру пойду.

– Клонирование не инкубатор, а Пушкин не цыпленок, – осадил его Каледин. – Из яйца не вылупится. Ускоренных технологий для взросления нет, а это значит – надо ждать лет двадцать, пока он начнет писать хитовые стихи.

Чичмарков расслабленно махнул рукой: его сердце обуяла глубокая печаль.

– Слушай, Каледин, какой ты умный! – восхитилась Алиса.

– Это да, – ответил надворный советник с таким уничижительно-ленивым превосходством, что бывшая жена сейчас же пожалела о комплименте.

Купец подавил отрыжку шампанским.

– Мне не до ваших ритуальных политесов, – мрачно сказал он. – Поэтому говорю откровенно: никаких денег не пожалею! Если нужно электронное оборудование, нанять любых специалистов, командировки за границу – обращайся. Терять мне нечего. Косточки Александра Сергеича не найдутся – тогда я банкрот. В Лондон придется ехать, убежища политического просить.

– Неужели? – сухо переспросил Каледин.

– Не совсем… то есть… – смутился купец. – Ах, не силен я в политике-то. Господа, не угодно ли чаю? У меня самовар из чистого серебра… Версаче-с.

…Сумерки только-только начали сгущаться вокруг хижины старухи. Недавно прошел сильный ливень: с листьев падали тяжелые капли, воздух наполняли удушающие испарения – костер возле железного шеста Огуна во дворе, однако, продолжал гореть. Мари-Клер (в кремовом платье с кружевами, покрытом красными брызгами) сидела у митана. Закрыв глаза, она блаженно улыбалась. Меси-меси [22], Принсипе. Колдун за свои деньги хорошо постарался – не только рассказал об опасности, но и поделился энергией: трансформировав неясные пятна в ее голове в отчетливые физические образы. Тех троих, кто может помешать. Старуха чувствовала их, ощущала дыхание, слышала слова на незнакомом языке – словно они перенеслись через океан в ее хижину и сидели здесь, внутри мелового круга. Замечательно. Все трое собрались в одном месте – да, это настоящий подарок. Один совсем молодой, с бородкой… медноволосая девушка… и скучный блондин – очевидно, из бедной семьи, ибо жадно поедает рыбу.

Морщинистые щеки Мари-Клер скрывал густой слой мела. Веки она жирно обвела бурой глиной, став похожей на очковую змею, по лбу струился пот, разбавляя мучнистую массу. Старуха вытащила руку из жестяной миски – ладонь сделалась красной. На дне плавали в крови только что вырванные сердца черных петухов. Трогая каждое сердце кончиками пальцев, мамбо что-то хрипло шептала. Зачерпнув из плошки могильную землю, она чуть присыпала кровь: жидкость зашипела наподобие кислоты, пуская большие пузыри. Далее последовали обрезки чьих-то ногтей, прядь пегих волос и нарезанные тоненькими ленточками лоскутки темной ткани. Мел в пальцах раскрошился – Мари-Клер рисовала знаки, покрывая ими пространство вокруг себя.

Прошло изрядно времени, прежде чем мамбо запела. Ее голос – сильный, ничуть не старческий, вырвался наружу, за пределы хижины: стволы пальм зашатались, рассыпая листву. Жители соседней деревни не слышали пение, но поняли – звучит с а н т е р и я: собаки попрятались в канавах, на столах начали трескаться чашки. Песня, перемежаясь воем и хрипами, длилась минут сорок. Согнувшись, мамбо зачерпнула из миски остатки крови – круг из белого мела окрасился в вишневый цвет. В центр круга со стуком подвинулся небольшой череп. Одним движением колдунья сняла с него крышку – как со шкатулки. Внутрь мертвой головы легли сердца, земля, ногти и волосы. Мамбо открыла глаза – содержимое черепа вспыхнуло белым пламенем, в воздухе рассыпался сноп шипящих искр.

…Теперь все будет нормально. Эти трое больше не помешают.

Глава одиннадцатая

Запах смерти

(Высотка МВД, центръ города)

Здание МВД (что на углу Садовой и Цветного бульвара) полностью утонуло в объятиях ночи. Со стороны казалось, что уснули все – включая гранитных сфинксов на входе, в глубине офисов кисли в полудреме лишь дежурные да с десяток задержавшихся сотрудников. Свет не горел и в кабинете Муравьева – комнату не просто закрыли на ключ, но для верности к двери подтащили канцелярский стол из мореного дуба. Отключив электричество, в полной тьме, в кабинете вполголоса вели беседу двое – шеф Отдельного корпуса жандармов Антипов и директор департамента полиции Муравьев. Оба генерала сидели на стульях друг против друга, соприкасаясь носами – так, словно целовались на манер эскимосов. Они резонно опасались прослушки – здание МВД с давних пор было нашпиговано микрофонами.

– Это точно? – в который раз переспрашивал Муравьев у Антипова.

– Сто пудов, – снова подтверждал жандарм.

Угли в его трубке полыхнули красным, сделав лик жандарма демоническим. На Муравьева от углей веяло не жаром – холодом, он ощущал Камчатку.