Не свободно.
Остаток пути до клуба проходит в тяжелом липком молчании. Я царапаю ремешок сумки ногтями и старательно не достаю из нее айфон, вибрация которого не прекращается и перерастает в тупую ноющую боль в районе виска. Поэтому я облегченно выдыхаю, когда автомобиль тормозит недалеко от служебного входа, и мысленно закидываюсь двумя таблетками анальгетика, лежащего в первом ящичке сверху в гримерке.
На улице стеной льет дождь, а у Мельникова в Тойоте, наверное, есть запас туриста и спасателя на все случаи жизни, начиная от палатки, лежащей в багажнике, и аптечки под рукой, заканчивая веревкой и парой металлических крючков, выглядывающих из объемной черной спортивной сумки. В общем, я бы не удивилась, если бы Миша выудил оттуда небольшого слоненка, не то что такой нужный сейчас зонтик.
– Я провожу, – отличник помогает мне выбраться из транспортного средства, и мы бежим, хлюпая обувью по лужам, и проскакиваем мимо смолящего сигарету даже в такую погоду охранника. Я торопливо фланирую по коридору, с шумом заскакиваю в гардеробную и не сразу замечаю, что Мельникова понесло за мной.
– Что, Миш? Скоро шоу, мне переодеться надо, – я уже не прячу охватившего меня раздражения от становящейся неуютной настойчивости и недвусмысленно указываю собеседнику на дверь. Но он вальяжно складывает зонт и, положив его на захламленный столик, долго и пристально меня изучает, будя неясные еще подозрения.
– А поблагодарить меня не хочешь? За все? – назойливый парень наклоняется за заслуженным, по его мнению, поцелуем, а я не выдерживаю идиотизма всей ситуации и, отшагнув назад, заливаюсь бесстыдным издевательским хохотом.
– Ты серьезно?!
Копившаяся с самого утра злость перемешивается с затаенной обидой и окрашивает мир в багряные краски, и я собираюсь вылить на отличника этот ядовитый коктейль, но не успеваю. Потому что меня с размаха впечатывают в стену, а удивительно сильные для вроде бы не спортивного Мельникова пальцы смыкаются на моем горле.
– Теперь не смешно, Алена? Ну, что же ты? Смейся! – в ярко-зеленых глазах напротив плещется безумие, захват становится жестче и выбивает из моих легких кислород.
От удара о кирпич неприятно саднят лопатки, но все это мелочи, по сравнению с опутавшей меня по рукам и ногам паникой, мешающей думать и сопротивляться. Иррациональный страх надежно сковывает конечности и подбрасывает пищу для мозга, транслирующего рефреном одну фразу: «Никто не придет».
– Отпусти, – надсадный хрип с клекотом вырывается из моей груди и меньше всего походит на вразумительную речь, а слетевший с катушек ботаник остервенело продолжает сдавливать пальцы, причиняя нешуточную боль.
– Чем я хуже твоего байкера?!
В попытке получить ответ на поставленный вопрос, мое безвольное тело снова вбивают в кирпичную кладку, и я уже готовлюсь упасть в спасительный обморок, потому что сознание плывет, а перед глазами чернеет. Но неизвестно откуда взявшаяся неведомая сила играючи отрывает от меня Мельникова и отшвыривает его в сторону.
Где-то в параллельной реальности слышится душераздирающий треск, за ним следует убийственный хруст, но мой мир сужается до клочка линолеума под ногами, на который я и падаю, царапая колени. Я обхватываю себя онемевшими руками и трясусь, как осиновый лист, так, что даже зуб на зуб не попадает.
– Ублюдок! – от раздавшегося над головой знакомого голоса внутри становится чуточку теплее, и я ненадолго выпутываюсь из щупалец испытанного шока.
Сердце трепыхается раненой птицей, пока я разглядываю Ванькину серую с желтыми полосами толстовку и его окровавленные кулаки. И, рвано выдохнув, я все-таки скатываюсь в типичную женскую истерику, заливая свитер слезами, в то время как парни с оглушительным грохотом вываливаются в коридор.
Я медленно отползаю от входа и, добравшись до кресла, забираюсь в него прямо с ногами. Сворачиваюсь калачиком, по-прежнему дрожа, как от африканской лихорадки, и тщетно пытаюсь восстановить сиплое прерывистое дыхание.
– Але-е-ен, – чьи-то пальцы осторожно касаются моего подбородка, и я бы отдала все сокровища мира за то, чтобы в гримерке оказался несносный Филатов, которому я простила уже все. Но здесь, в узкой комнатенке с плохим освещением, мнется обеспокоенная Кольцова, сравнявшаяся по цвету с маленьким дружелюбным привидением.
– Я в порядке, Лин, – выталкиваю с трудом, как будто в рот насыпали песка, и, спокойно пережив полный скепсиса взор, прошу плед. Укутываюсь в колючую темно-коричневую ткань и жадными глотками пью воду из оставленной кем-то из девчонок бутылки. – По крайней мере, панихиду можно отменять. Я еще не всех на этом свете достала…
– Дурная, – укоризненно произносит куратор и, сжав меня в бережных объятьях, подтаскивает стул, чтобы сесть рядом. – Это я во всем виновата…