Суперанимал

В этой трясине Кеша увяз почти сразу же. Спустя неопределенное время он понял, что пытаться вырваться бесполезно – это трусость, бегство, прямое попадание в приготовленную для неопытных странников ловушку. Путь к спасению пролегает через полную безнадежность, предельные состояния, и те испытания, которые выпали на его долю, нельзя смягчить, а надо принять их как должное и постараться пережить, претерпеть до конца, испить до дна то, что может оказаться ядом или противоядием – не узнаешь, пока не попробуешь…

Он перестал сопротивляться страху, который достиг пика… и внезапно схлынул, пошел на спад. И выяснилось, что ужас тоже был иллюзией. Его липкая пелена рассеивалась, открывая наконец запредельные ландшафты вне времени и расстояний.

Тени обитали здесь. Они были взаимопроникающими, и чудовище оказалось лишь малой частью этого гигантского клубка бесплотных червей. Каждая Тень тащила за собой шлейф влияний, а чувствительные «щупальца» окружали их, будто паутина, сотканная из обнаженных нервов.

Обнаруживать свое присутствие здесь было опаснее, чем выйти одному и без оружия против стаи голодных волков, но если незадевать подрагивающих струн…

О, это было трудно. Особенно для мальчика, к которому прежде Тени являлись сами. Сейчас он тоже был сгустком, робко протягивающим в кубло свое собственное единственное «щупальце» – в нем сконцентрировалась его ненависть к Бабаю, желание отомстить, выжить, спасти себя и других, а клеящим раствором, скрепившим все это воедино, была любовь, не знающая пощады.

Так он «пробирался» и «скользил» между Тенями, хотя его поиск не имел ничего общего с перемещением в пространстве. Он обнаружил сгустки Роя, Лео, Грува, Лили… У них не было «щупалец», и потому они были обречены на слепоту и бездействие. Они покоились, оплетенные коконами жертвенности, будто мертвые мухи в паучьем запаснике. И, что самое страшное, эти коконы не были чем-то внешним. Люди сами сплели себе клетки, выдавливая из цепенеющего сознания лишь тонкую, свивающуюся в петли и удушающую нить неведения…

Теперь их вдобавок окружали кольца из «щупалец» чудовища, которые надежно сторожили свою добычу. Кеша даже не пытался освободить их. Это было невозможно – пока они не захотят освободить себя сами. Ловушки отпирались изнутри… В его силах было только отсрочить конец. Кеша не рискнул установить с ними потустороннюю связь. Вряд ли они могли хоть чем-нибудь помочь ему.

В его изменившемся сознании вдруг забрезжили смутные образы куколок – существ, претерпевающих внутри коконов необратимую трансформацию. Отстойники смерти. Хранилища обреченных младенцев и маразматических стариков…

А он обязан был в одиночку сделать то, что еще мог.

Окруженная короной истинной мощи Тень чудовища казалась неуязвимой и неприступной – хищная звезда, поглощающая сателлитов и подпитывающая себя их энергией. «Там» были не менее устрашающие Тени других суперов и нечеловеческих созданий из иных миров, но Кеша был настроен на одного-единственного врага. Его силы таяли, а проникающее «щупальце» укорачивалось и утончалось, постепенно утрачивая способность к влиянию…

И все же он нашел ключ, отпирающий запертую дверь. Рядом с супером находилась Барбара – тоже окруженная коконом бессилия, однако она уже наполовину срослась с Тенью чудовища, переплелась с ним настолько тесно, что оторвать ее можно было, лишь обрубив связующие «органы». Кеша понял, что означало выражение «резать по живому», но он не стал делать бессмысленную и гибельную попытку спасти Барби.

Вместо этого он воспользовался ее неспособностью защищаться. Внутри омертвелого кокона оказалась рыхлая сердцевина гниющего плода.

Проникнув в ее сны, он прикоснулся к сокровенному – к ее любви, страданию, отчаянию, вожделению и, самое главное, к ее зависимости. Эти чувства и ощущения, неизвестные ему прежде, нашли отражение в смутно знакомых ему символах, словно он частично вспомнил свою прошлую жизнь, когда был взрослым, как дядя Рой, но таким же слепым и беспомощным перед настоящим злом. А теперь его память затеяла странную игру: она раскладывала болезненные лиловые (части тел? раковины?) цветы на черно-белой клетчатой доске…

Барби была слабым местом, ржавым звеном цепи, сковывавшей невидимый защитный панцирь Локи. Сама она не смогла бы даже пошевелить пальцем, чтобы нанести ему малейший вред. Но если есть перчатка, валяющаяся без дела, то рано или поздно найдется рука, которая поднимет ее и попытается надеть.

24. СОМНАМБУЛА

Барбара, лежавшая в кабине бомбардировщика, заворочалась во сне. Но тут же ее тело напряглось, судорожно дернулось и замерло, быстро спеленутое невидимой смирительной рубашкой. Словно кто-то, управлявший ею, опасался, что она может разбудить Локи неосторожным движением.

У супера был очень чуткий сон. Правда, после изнурительного сексуального марафона он спал глубже, чем обычно, и чувствительность немного притупилась. До этого он изнасиловал Веру – занятие прескучнейшее, все равно что трахать рыхлый тающий сугроб, – а Лили решил оставить на завтра.

Кабина оказалась тесновата для пятерых, не считая хилого детеныша, который занимал совсем немного места, – и Наку пришлось с близкого расстояния наблюдать за соитием хозяина сначала с его девушкой, а затем и с Барби. Он смотрел на это равнодушно, не мастурбируя и даже не особенно возбудившись.

А Локи было тем более плевать. Он не испытывал ни малейшего неудобства, занимаясь любовью в присутствии суггестора и митов, – точно так же, как если бы за ним наблюдали собаки или дегро. Он чувствовал себя вполне раскованно и свободно.

Почти непрерывная бешеная скачка длилась еще дольше, чем в первый раз. Барби все больше входила во вкус, обнаружив в себе эксгибиционистку. Она будто мстила за что-то (за боль ревности, а может, и за чистоту) этой соплячке Лили, забившейся в угол и зыркавшей оттуда с совершенно безумным выражением лица. Чертова девственница! Если б не она, глядишь, все было бы иначе…