— А он, к вашему сведению, был воплощением зла. Вы это хорошо знаете. Но в вас нет ни толики злобы. Вряд ли во всем вашем теле есть хоть одна капля дурной крови, господин Красавчик.
— Спасибо.
— Не смейтесь надо мной!
— Голди, я вовсе не смеюсь. Я только сказал: «Спасибо».
Она свирепо уставилась на него. И процедила:
— Мы с вами как будто говорим на разных языках и совершенно не понимаем друг друга.
— Вам не кажется, что это бывает довольно часто? И не только с нами?
Она сурово сдвинула брови. Что с ней? Думает?
Голди медленно произнесла:
— Я нередко хвастаюсь порочностью Голиафа. Но он… Он был подонком. Настоящим дьяволом. Я всегда его боялась… но тогда я была всего лишь маленькой девочкой. Однако я уже выросла. И больше не боюсь.
— Он жестоко обращался с вами?
— Да нет, не очень. — Она подняла кошачьи глаза. В них горел огонь. — Гораздо хуже, чем вы в состоянии себе вообразить. Так плохо, что я никогда вам об этом не расскажу. Я просто не могу говорить об этом! «Милая моя Голди, — хохотал он. — Славная моя малышка. Настоящая папина дочка».
Феликс опустил глаза. Ему стало тяжко смотреть в эту пылающую зеленую печь.
— Мне очень жаль.
— И правильно. — Ею снова овладела обычная ярость. — Пожалейте лучше себя самого. Пожалейте о своих поступках. Вы лгали мне, обещали свою любовь…
— Не совсем так.
— Не смейте спорить со мной! Разрази вас… Я с вас шкуру спущу!
Он опять посмотрел на нее, заглянув прямо в глаза, и сказал спокойно, как сказала бы Артия:
— Так спускайте же.
А «Розовый шквал», соприкоснувшись с бурей, уже не ведал покоя. Феликс так и не узнал, что собиралась сделать с ним Голди. В этот самый миг «Шквал» бешено взбрыкнул. Перед его силой блекли даже самые жестокие удары Голиафовой дочки.