— Всему.
Уилл вытер глаза.
— Кажется, я сейчас заплачу… — сказал он сердито.
— У нас нет для этого времени! — возразил Джим.
— Времени действительно нет. — Отец Уилла поднялся, набил трубку, порылся по карманам, разыскивая спички, вытащил облупленную губную гармошку, перочинный нож, сломанную зажигалку и записную книжку, куда он заносил великие мысли, так и оставшиеся невостребованными, и еще разные мелочи, которые могли пригодиться для войны пигмеев, войны заранее проигранной. Рассматривая этот бесполезный мусор и удрученно качая головой, он нашел, наконец, затертый коробок спичек, раскурил трубку и принялся размышлять вслух, расхаживая по комнате.
— Похоже, мы имеем дело с каким-то особенным карнавалом. Откуда он пришел, куда идет, к чему стремится? Мы думали, что никогда прежде он в городе не был. Однако, ей-Богу, посмотрите-ка сюда.
Он достал пожелтевшую газету, датированную двенадцатым октября 1888 года и подчеркнул ногтем следующее:
«Д. К. Кугер и Д. М. Дак представляют пандемониум, театральную компанию. Объединенные шоу и музеи ненатуральных явлений международного класса!»
— Д. К. Д. М. — сказал Джим, — те же инициалы, что на рекламах, которые разбрасывали на этой неделе по всему городу. Но это не могут быть
— Не могут? — отец Уилла обхватил себя руками. — У меня мурашки бегут по коже, когда я об этом думаю.
Он достал другие старые газеты.
— 1860. 1846. Те же самые рекламы. Те же имена. Те же инициалы. Дак и Кугер. Кугер и Дак, они появлялись и уходили, но только раз в каждые двадцать, тридцать, сорок лет, так что люди успевали забыть об этом. Где они были остальное время? Путешествовали. И
— Что? Кто это сказал?
— Это старый религиозный трактат. По-моему, пастора Ньюгейтской тюрьмы Филипса. Читал это еще мальчишкой. Как дальше?
Он попытался вспомнить. Провел языком по пересохшим губам. И вспомнил.
— «Иногда осень приходит рано и остается на всю жизнь, тогда октябрь следует за сентябрем и ноябрь за октябрем, и затем не наступает декабрь и Рождество, нет Вифлеемской звезды, нет праздника, но вновь приходит сентябрь и повторяется старый октябрь, и так продолжается годы, без зимы, весны или всеоживляющего лета. Для этих существ осень — самое подходящее время года, единственно приемлемое, у них нет выбора. Откуда они пришли? Из пыли. Куда они идут? В могилу. Кровь ли течет в их жилах? Нет: ночной ветер. Что шевелится в их голове? Могильный червь. Кто говорит их устами? Жаба. Что смотрит из их глаз? Змея. Что слушают их уши? Бездну между звездами. Они просеивают смятение людей и улавливают их души, они выедают разум и заполняют могилы грешниками. Они безумно стремятся вперед. В хлябях дождей они бегут быстро, подобно жукам, они крадутся, наступают и топчут, просачиваются, продвигаются, затмевают луны и замутняют чистые воды родников. Паутина, заслышав их приближение, дрожит и рвется. Таковы люди осени. Остерегайтесь их».
— «Люди осени», — немного помолчав, сказал Джим, — это про них. Ясно!
— Тогда, — подхватил Уилл, —
— Не совсем, — Чарльз Хэлоуэй покачал головой. — Эх, вы-то ближе к лету, чем я. Если я и был когда-то летним человеком, так очень-очень давно. Большинство из нас — половинка на половинку. Августовский полдень работает в нас, чтобы отсрочить ноябрьские холода. Мы держимся тем, что скопили Четвертого Июля. Но наступают времена, когда все мы становимся людьми осени.
— Только не ты, папа!