— Не могу сказать тебе, Уилл, ты не поверишь, не могу сказать тебе… там, ох, там, там…
— Заткнись! — Уилл ударил его по руке. — Пугаешь меня, точно также, как
Они прибавили шагу и, путаясь в осенней траве, почти бежали по полю, удаляясь от балаганов.
Уилл смотрел вперед на очертания родного города, Джим постоянно оглядывался назад на развевающиеся, потемневшие в сумерках знамена.
— Уилл, мы должны сюда вернуться. Сегодня ночью…
— Прекрасно, возвращайся один.
Джим остановился.
— А мне казалось, ты не отпустишь меня одного. Ведь ты всегда будешь рядом, правда, Уилл? Будешь защищать меня?
— Смотрите, он нуждается в защите! — засмеялся Уилл.
Однако тут же оборвал смех, перехватив взгляд Джима, в котором было бешенство: дикая сила, сжав рот, дрожала в его тонких ноздрях и в неожиданно глубоко запавших глазах.
— Ох, Уилл, ты всегда будешь со мной?
Джим вздохнул, и Уилл почувствовал тепло этого вздоха, его охватило волнение, и он выпалил старый, знакомый ответ: «Да, да, ты ведь знаешь, да, да».
Собравшись идти дальше, они повернулись и разом зацепились за огромную как холм, загремевшую кожаную сумку.
Какое-то время они стояли перед этой непомерно большой сумкой.
Как бы ненароком, Уилл пнул ее ногой. Раздался лязг железа.
— Ого, — удивился Уилл, — это же сумка торговца громоотводами.
Джим сунул руку в кожаную пасть и вытащил металлический стержень, на котором тесно переплелись химеры и клыкастые китайские драконы с вытаращенными глазами и позеленевшими панцирями — каждый символ олицетворял свой мир; громоотвод сулил людям опасность, оттягивая мальчишеские руки особым весом и значением.
— Бури не было. Но он
— Куда он девался? И почему оставил сумку?
Они посмотрели на карнавальный городок, где темнели волны брезента. Вечерние тени равнодушно стирали последние краски. Пресыщенные и усталые люди усаживались в автомобили и отправлялись домой. Слышались гудки машин; мальчишки, опершись на рамы велосипедов, подзывали собак. Вскоре тьма поглотила дорогу, и только тень все еще крутящегося чертова колеса закрывала звезды.