Единственным омрачающим фактором была жара. Не то, чтобы вампирам она сильно досаждала — они могли выносить куда большие перепады температур, но все-таки солнечный свет был им неприятен. Селена и Милена ничтоже сумняшеся ходили в просторных рубашках и простых штанах, порой даже босиком, и выглядели как два паренька. Все это не слишком-то нравилось морякам, но так как галера принадлежала Менестрес, то все вопросы снимались.
В Марселе сестры начали изучать французский и культуру Франции. Менестрес хотела, чтобы вдобавок ко всему они научились везде чувствовать себя дома. Это очень пригодиться им в будущем. Девушки учились с радостью.
По утрам, прежде чем заснуть, Селена и Милена подолгу делились впечатлениями. В такие минуты Милена обычно обнимала сестру сзади за талию и, прижавшись, тихо шептала почти в самое ухо о том, что произошло за ночь. Селена тихо отвечала. Но заканчивалось всегда одинаково: в конце-концов Селена поворачивалась, и они целовались, и не этом не останавливались…
И все равно, за всей этой идиллией что-то было не так. Все это походило на яблоко: безупречно-красивое и спелое с виду, но в нем засела червоточина. Менестрес видела, что в этих двоих было что-то от первозданной тьмы. И что Селена и Милена продолжают отгораживаться от всего остального мира. Существуя лишь друг для друга, они никого не впускали в этот свой замкнутый мир. Обращение в вампиров этого не изменило. Исключение было сделано разве что для самой Менестрес, Димьена и Танис. Никому больше они не доверяли. И общались с другими словно через силу. И неважно, были ли это люди или вампиры.
Охотились они тоже всегда вдвоем. Что вообще среди народа пьющих кровь было редкостью. Все они по сути были одинокими охотниками. Но сестры доказывали, что возможны исключения.
Давно, пару тысяч лет назад у Менестрес были птенцы-близнецы: Руфус и Раши. Но тогда с ними ничего подобного не было. Возможно из-за того, что они были близнецами, но не двойняшками. Да, они тоже тонко чувствовали друг друга, но не настолько. Руфус и Раши были двумя родственными личностями, а Селена и Милена частями единого целого. То, что они жили в мире друг с другом — замечательно, но это отчуждение от остального мира… Оно пугало.
Менестрес долго раздумывала, что же с этим делать, но, как назло, в голову ничего не приходило. А придумать что-то нужно было, иначе все это могло в конце-концов очень плохо кончиться. Сестры могли полностью отсечь весь остальной мир, уйдя в свой собственный или, что еще хуже, сойти с ума. Тогда единственным способом помочь им будет убить сестер. А это стало бы настоящим ударом для всех.
Заметив, что его госпожу что-то беспокоит, Димьен, выбрав время, когда Менестрес была одна, осторожно спросил:
— Что тебя так тревожит, моя королева?
— Это так сильно заметно? — попыталась улыбнуться вампирша.
— Для тех, кто знает тебя не первую сотню лет, да. Так чем ты так обеспокоена?
— Селена и Милена…
— По-моему, они вполне счастливы. Девочки с жадностью впитывают все новое. У них, определенно, способности к языкам. И они все так же любят друг друга. Так любить выпадает лишь единицам.
— Да, но все это лишь оболочка. А если посмотреть глубже…
— Уж не хочешь ли ты сказать, что их чувства не искренни?
— Нет. Они так искренны и чисты, что у меня порой дух захватывает и сердце щемит. Но это лишь одна сторона медали. Другая заключается в том, что они все больше отгораживаются от внешнего мира, чураются его. А это может иметь весьма пагубные последствия.
— Ты боишься, что они безвозвратно уйдут в свой мир и отрекутся от всего остального?
— Да. Тогда демоны их душ захватят их. Селене и Милене пришлось очень многое пережить. И один акт мести не залечит такие раны. Я вообще не знаю кому или чему это под силу. Мы можем лишь сгладить раны, но не залечить.
— Они никогда не забудут того, что с ними сделали.
— Вот именно. Они могут думать, что избавились от призраков прошлого, но это не так. И чем дольше они будут отрицать это, тем глубже эти призраки пустят корни.