Лариса проснулась, когда подруга заканчивала одеваться. Накинув халат, она вышла проводить ее. В коридоре, наблюдая, как Джамиля надевает плащ, сказала:
— Будет скучно — позвони, сходим куда-нибудь, развеемся.
— Да нет, спасибо, — не поднимая на хозяйку квартиры глаз, тихо произнесла Джамиля. — В ближайшее время я уезжаю в Чечню.
— Тогда счастливого пути, — Лара приблизилась к подруге, чтобы на прощание поцеловать, но та увернулась от ее объятий и выскочила на лестничную площадку. Не говоря больше ни слова, она поспешила вниз по лестнице.
Захлопнув дверь, Лариса услышала звонок телефона.
— Да, слушаю.
— Привет, это я, — откуда-то издалека донесся голос Тимура. — Чем занимаешься?
— Скучаю, — тихо произнесла женщина.
— Скучаешь, это хорошо. Скоро приеду, жди.
— Жду, — женщина хотела еще что-то сказать, но на другом конце отключили телефон. На войне длинные телефонные разговоры чреваты гибелью.
Когда художественная съемка была закончена, Тимур с фотографом-журналистом, пленным морпехом в сопровождении двух охранников-гвардейцев вернулись в бункер. Оставшиеся боевики, поспешно убрав извлеченные из морозильника трупы и поврежденное оружие, тоже удалились в черную пасть штольни. На поверхности остался один Гонза Холилов. Некоторое время он стоял, засунув руки в накладные карманы камуфлированных штанов, внимательно оглядывая поляну. Наконец все-таки сдвинулся с места и не спеша направился к небольшому холмику, который раскинулся лысой макушкой недалеко от того места, где были разложены пятеро покойников.
Подойдя к холму, Гонза стащил с плеч плащ-палатку и расстелил ее на холмике. Усевшись, извлек из нагрудного кармана плоскую шкатулку, сделанную из серебра и слоновой кости. Еще в советские времена он купил ее у какого-то пьянчуги за червонец (цена бутылки водки). Вещица была старинная, слоновая кость пожелтела, а узор на библейскую тему почти стерся. Пьянчуга уверял, что это настоящее произведение искусства и стоит бешеных денег, по на расчете с ним это заявление никак не подействовало. Гонза тогда уже вовсю курил гашиш, предпочитая его алкоголю. Новое приобретение он решил использовать для курительных принадлежностей.
Раскрыв шкатулку, Джавдет не спеша стал доставать и раскладывать перед собой ее содержимое. Первой на прорезиненную ткань легла небольшая трубка, сделанная из японского вишневого дерева с длинным прямым мундштуком. Рядом он положил плоский ножик из нержавеющей стали, похожий на хирургический скальпель. Вслед за ножиком достал мельхиоровую рюмку, немногим больше наперстка, миниатюрную серебряную ложечку и позолоченную зажигалку «Ронсон». После этого на свет были извлечены большой темно-зеленого цвета шарик гашиша и замшевый кисет с табаком.
Несколько минут погрев шарик в руке, Гонза приступил к священнодействию. Острым лезвием он аккуратно срезал с шара тонкий слой похожей на пластилин массы и осторожно ссыпал ее в мельхиоровую рюмку, затем повторил это еще и еще раз. Посчитав, что зелья достаточно, Джавдет развязал кисет и, запустив туда три пальца, извлек наружу большую щепоть резаного табака. Опустив табак в рюмку при помощи серебряной ложки, стал смешивать табак с гашишем, при этом заунывно напевая какую-то странную, протяжную мелодию.
Наконец оба компонента наркотического зелья были смешаны. Гонза аккуратно ссыпал смесь в трубку, немного придавив фалангой большого пальца. Перестав выть, он зажал мундштук зубами и стал лихорадочно складывать курительные принадлежности. Когда на плащ-палатке осталась лишь одна зажигалка, он взял ее в руку и, щелкнув, поднес к трубке. Язычок пламени лизнул раз, другой плотно утрамбованный табак. Крошечные лоскуты мелко посеченных листьев табака почернели, обугливаясь, и наконец вспыхнули ярко-красными искрами, которые растеклись по поверхности трубки. Гонза сделал глубокую затяжку горького дыма, смешанного с приторно сладким дурманом, как можно дольше задержал его в себе, давая легким насытиться никотином и дурманом. Потом выдохнул. И сразу же тело стало необычайно легким, а на душе стало по-детски весело. Хотелось смеяться, бегать, веселиться, но ничего этого Гонза не сделал. Он снова поднес трубку ко рту и сделал новую глубокую затяжку, потом еще и еще...
Веселье прошло, его сменило умиротворение. Прикрыв веки, Джавдет погрузился в воспоминания.
Жизнь у человека как дорога. У каждого своя... У одного прямая и ровная, без бугров и кочек, у другого, наоборот, петляет да все через холмы на буераки, у третьего, как кольцо ипподрома, одно и то же и все бегом, у четвертого...
Жизнь Гонзы Холилова как раз была из первого варианта. Он не знал лишений, не знал голода, да и о депортации своего народа в степи Северного Казахстана услышал только в зрелые годы. Их семью миновала эта участь, дед Гонзы еще задолго до войны уехал из Чечни в Ростов, для чего — толком уже никто не помнил, работал на фабрике, закончил ФЗУ. Получив среднее образование, посчитал для себя унизительным продолжать трудиться разнорабочимим. Перебрался в Сочи, где нашел себе подходящую должность управдома. В этой должности он пересидел и войну (купил справку туберкулезника), и депортацию чеченцев, досидел до самой пенсии. Его единственный сын носил прозвище Кривой за то, что в детстве, гоняя с такими же пацанами по обрывам, сорвался и выбил левый глаз. В армию он не пошел служить, освоил мастерство сапожника и нею жизнь занимался ремонтом обуви.
Гонза был пятым ребенком в семье. Четверо старших были девочки. Мать говорила, его отец сильно горевал, что нет наследника, которому можно было бы передать свое мастерство, а заодно и сапожную будку, где он просидел всю свою трудовую жизнь.
Но ниспосланный волей Аллаха наследник впоследствии так и не проявил интереса к профессии отца. Юный Гонза быстро смекнул, что всем в этом мире правят деньги. И у кого больше денежных знаков, тот, соответственно, лучше и живет. А какие доходы у сапожника, он видел своими глазами.
ebooksa